в долгой дороге общества. Пересудов о том, что рассказал герцог ди Клермон, хватило на пару дней, и все жаждали новых впечатлений, буквально изнывая от их отсутствия. Но увы – никакого разнообразия отец Мигель не внёс, и дальше всё было так же, как в любой другой поездке. Даже дамы, ехавшие в одной карете с Виолантой, ничего не смогли разузнать ни об отце Мигеле, ни о его даре. На все вопросы «кто?», «что?», «почему?» и «откуда?» принцесса отвечала крайне односложно, или просто пожимала плечами, полагая, видимо, что все объяснила одно фразой: «Отец Мигель мой духовник».
Наверное, дамы, привыкшие к более пространным беседам, сочли бы себя уязвленными, не реши они между собой чуть раньше, что принцесса Арагонская – дама хоть и приятная, но, с точки зрения французской столицы, пока не настолько светская, чтобы блистать лёгкостью общения.
И действительно, за все время пути Виоланта предпочитала помалкивать. Она не задавала никаких вопросов, а с наивным, совершенно детским вниманием слушала то, что дамы считали нужным ей сообщать. Искренне удивлялась всему, чему следовало удивиться, ахала и охала в нужных местах, а если собеседницы смущенно умолкали, затронув какую-то деликатную тему, не лезла к ним с просьбами продолжить или уточнить, что именно они имели в виду.
Естественно, большую часть времени занимали разговоры о турнирах и празднествах.
Бонна Беррийская – большая любительница развлечений – могла без устали сравнивать увеселения прошлых лет, какими они были до безумия короля Шарля, с теми, какими стали теперь. Ей были памятны победы всех рыцарей, а также имена дам, в честь которых эти победы одерживались. Если же вдохновительницей побед бывала она сама, мадам Бонна небрежно, но очень красиво взмахивала рукой, подкатывала глаза и томно вздыхала.
Однако, какую бы интересную историю ни рассказывали в этой «дамской» карете, стоило мадам де Блуа открыть рот, чтобы вставить слово о своем сыне, как все внимание принцессы целиком и полностью переключалось на будущую свекровь.
Она вообще, на любое упоминание о Луи Анжуйском реагировала так, словно ехала заключать брак не по политическим расчетам, а по страстной и давней любви. Французские дамы и это отнесли за счёт провинциальности принцессы, но грехом не посчитали. Все-таки она воспитывалась не при французском дворе, где добродетельное почитание мужей давно вышло из моды. И, в конце концов, что ей сейчас еще остается?…
7.
Наконец, наступил последний день утомительного путешествия.
Накануне в Анжер отправили гонцов, и рано утром, как только пересекли Луару, все постарались принарядиться соответственно моменту. Погода, как по заказу, выдалась солнечной и теплой, что только усилило радостное возбуждение.
Уже стали видны замковые ворота и полосатые башни Анжера с реявшими над ними стягами Анжу и Арагона, уже серая толпа сбежавшихся из окрестных селений вассалов начала разделяться на фигуры и лица, всё стало уже совсем-совсем близким, как вдруг принцесса