же знаешь, насколько он не любит ʼУмм Зайдан. Эта старуха путается в цифрах и к тому же ничего не понимает в этих ваших новых аппаратах… Прошу тебя, сынок, выкинь все подобные мысли из головы. Это очень плохие мысли. Ложись-ка в кровать да поспи всласть. Ночь еще не закончилась.
– Хишам спит?
– Да, милый мальчик спит, словно ангелочек.
– Хорошо, ʼУмм Зайдан, хорошо. Иди в свою комнату.
– А ты ложись и спи, душа моя! Богом тебя заклинаю: не мучь себя и меня. Это грех, грех!.. Кстати, который час?
– Три часа ночи.
– Спи-спи, дорогой мой! Гони прочь плохие мысли. Будут у тебя еще белые дни. Хишам заговорит, Хишам пойдет. ʼУмм Хишам скоро, даст Бог, вернется. Спи, храни тебя милостивый Господь!
– Доброй тебе ночи, ʼУмм Зайдан! Иди к себе.
– Спи, сынок, спи. Храни тебя Бог!
Час четвертый
Смешон ты, доктор ал-ʻАскари, ей-богу, смешон! Чего ты боишься? Почему ты так взволнован? Какая разница, что именно будет твориться после твоей смерти? Кто-то действительно расскажет всем о твоей преждевременной кончине, кто-то тебя похоронит; быть может, жена вернется домой, а сын пойдет и заговорит. Кто-нибудь да и раздаст твои долги, а твою кафедру займет очередной молодой и дерзкий ученый… Но ради всего святого, какое тебе до того дело, коль скоро, считаные часы спустя, ты превратишься в гору бесполезных костей и мяса, интересного разве что червям?! Всего несколько часов – и тебе не страшны будут ни голод, ни жажда, ни боль, ни страх. Тебе больше не придется мучиться навязчивыми мыслями и терзаться страстями, бежать вслед за трусливо семенящими минутами, страдать от несносных желаний, изнывать от жары или трястись от холода. Рассвет не принесет тебе новых обязательств, день – усталости и проблем, а ночь – тяжких мыслей и искушений.
Разве не достаточно одного того, что тебе не придется больше испытывать отвращение от грязных газетных передовиц, от пропитанных ложью голосов по радио, от сплетен и клеветы, от сговоров и манифестаций, от пороков и несправедливости, от жадности и зависти? Тебя оставят в покое слабые надежды, надорванные молитвы, болезненные наслаждения и беременные печалью радости, которые сейчас неотступно преследуют и в городе, и древне, и внизу, в глубоких ущельях, и наверху, на вершинах гор.
Неплохо, правда? Ты не услышишь больше новостей об эпидемиях или голоде, о преступлениях и революциях, о ядерных или водородных бомбах, о белых или черных рабах, о кокаине, гашише или героине, о барах или казино, о взятках или подделке денег, о ненависти или злости, возбуждаемой национальностями, племенами, религиями… Обо всем этом ты не услышишь уже завтра и больше не увидишь того, что раньше досаждало тебе или причиняло ужасную боль. Смерть поместит тебя в неприступную крепость, сделает тебя сильнее самой себя, ибо смерть может убить все, кроме самой себя. Так почему же ты так обеспокоен? Почему настолько взволнован?..
Нет, доктор ал-ʻАскари, ты определенно смешон, как смешон осел, затаптывающий хозяина, но оплакивающий свою «неподъемную» ношу. Ты похож на истощенную собаку, кусающую протянутую