.

с другом в пророчествах безрадостного грядущего, чем окончательно портят всем настроение.

      Наблюдая за сотоварищами, запустившими хворь бессилия до хронической стадии, я раздражался и ужасался их сонливой воле, стараясь не подкармливать закваску отчаяния саможалостью. Мне нужен был импульс, и я искал его повсюду – азартный огонёк, пинок, чтобы продолжать жить. А жить хотелось хорошо.

      Незаметно промелькнула неделя. Мужики день за днём рассказывали друг другу истории из жизни – про друзей-кидал и тёрки с налоговой, инвестиции в сауны Симферополя и нервных дамочек, что не давали видеться с детьми, марафет и ошибки политического курса Ельцина. Не успел я утомиться многими знаниями, как открылась кормушка и продольный прокашлявшись крикнул:

      – Савкин, подойди!

      – Слушаю.

      – Сейчас идёшь к адвокату, после по-быстрому собираешься, и в одиночку.

      Меня отвели в маленький кабинетик, где сидел адвокат. На лице защитника застыло выражение душераздирающее, казалось, он безутешно скорбит по любимой бабушке. Полные сочувствия глаза забегали, шея испуганно втянулась в плечи, но увидев, что я улыбаюсь Лёня просиял и понял, что оправдываться за свои компетенции не придётся.

      Начал он с того, что как бы невзначай среди кипы бумаг показал записку знакомым почерком. Мы быстренько подписали нужные документы, заверили отказ от свидетельствования против себя, перекинулись несколькими фразами и я, прихватив стопку макулатуры отбыл обратно в камеру.

      Забившись в уголок шконки, трясущимися руками развернул грубо выдранный листок из тетради в клетку с лохмотьями вместо края. «Интересно, это она исходя ненавистью так раскромсала тетрадь или Леонид не стал церемонится?»

      «Все приличные люди, – писала жена, – рано или поздно умирают в Швейцарии, даже Джеймс Хедли Чейз. А у нас теперь шанса на стильный склепик в живописном месте под Асконой нет. И этого, Савкин, я тебе не забуду!»

      Я перечитал несколько раз, внизу стоял постскриптум:

      «Хотя Немцов ещё почище учудил, спасибо хоть на этом:(»

      Радостно усмехнувшись, я чуть не пустил слезу от подступающей нежности.

      «У тебя милая, может быть, и нет шанса, а меня со счетов не списывай. Ещё выбирать будем, где закопаться – под Монтрё или в предгорьях Санкт-Морица!»

      Одиночной камерой оказалось крохотное помещение, больше походившее на самодельную конуру для тойтерьера. В одну сторону можно сделать не более четырех шагов, но зато встав на прикрученную к полу скамейку, получилось выглянуть в окно. Пейзаж открывался грустный – кусочек заднего двора СИЗО, с замызганными стенами и немного грязного мартовского снега. «Как мы, Александр Николаевич здесь оказались? Ну как?» – я спрыгнул и сделал несколько глубоких вздохов, втягивая живот. «Ничего, ничего…» Застоявшийся спёртый воздух благоухал ароматами варёной гречки и тушёной капусты одновременно. К горлу то и дело подступал комок, но я напрягал все мышцы