наконец растворится в мягком небытии.
Бедный Прока! Видимо, страдал он еще недостаточно, потому что его болезненное существование на том не прекратилось.
Увы, его испытания лишь начинались.
Однажды вечером, когда Прока услышал из соседней комнаты размеренный храп слуги, которому приказано было следить за состоянием хозяина, он тихо выскользнул из постели и на цыпочках добрался до комнаты Мэг. Войдя туда, ученый включил свет и подошел к небольшому секретеру, где раньше нашел те проклятые письма… Они исчезли… Прока ошеломленно замер, задаваясь вопросом, не приснился ли ему ужасный кошмар. Вдруг это его больное воображение нарисовало на пустом месте прискорбную историю предательства.
Но нет… Он был уверен, что держал эти письма в руках… Он хорошо помнил одно, которое начиналось такими словами: «Малышка Мэг, хозяйка моего сердца…». Прока помнил и то, что письмо было немного мятым, а в углу стоял рельефный вензель из переплетенных инициалов… Была в пачке и телеграмма со штампом с авеню Фридланд, в которой речь шла о пропущенном свидании, и еще одна любовная записка, подписанная «Роберт», написанная в нелепом и претенциозном стиле.
Прока хотел найти эти письма, чтобы скомкать, разорвать, растоптать, словом, чтобы выместить ярость, терзавшую его тело.
Он начал рыться по всем комодам, беспорядочно швыряя ящики на ковер, яростно круша шкатулки и коробки…
Слуга, проснувшись, тотчас прибежал.
Увидев его, Прока закричал, будто дикий зверь, и рукой махнул в сторону двери. И было что-то столь угрожающее в его жестах, что слуга в безумном ужасе бежал, абсолютно уверенный, что господин лишился рассудка.
Новость распространилась со скоростью лесного пожара: «Месье сошел с ума… прямо буйно помешанный… непременно натворит бед!..».
В одно мгновение дом опустел, а те из слуг, которые не убежали, заперлись на два оборота и забаррикадировались в своих комнатах.
Когда все стихло, Прока начал мелкими шажками мерить комнату, иногда натыкаясь на разбросанные по полу обломки, опираясь на мебель, как только чувствовал, что ноги подгибаются.
Внезапно он остановился. Портрет Мэг, висящий на стене, смотрел на него широко раскрытыми удивленными глазами. Несколько мгновений Прока смотрел на него, затем медленно опустил голову, прижав обе руки к груди, где лихорадочно колотилось сердце. Теперь, когда ярость стихла, а ненависть уступила место сильному унынию, он почувствовал, что трусит, и если бы Мэг в эту секунду вернулась, возможно, ученый бросился бы к ее ногам, будто сам был виновен в произошедшем.
Он снова взглянул на портрет, неглубоко и судорожно всхлипывая, потом прошел в гостиную, которая осветилась, как только Прока открыл дверь. Пианино стояло открытым, а на пюпитре по-прежнему была раскрыта колыбельная Грига, которую он любил слушать и которую часто просил