белья. Прыщики кондиционерных блоков и спутниковых антенн. Запахи сырости, вареного мяса, крыс и мочи. И как вишенка на торте – полуразрушенные конструкции детской площадки, воткнутые в серую пыль плешивого двора.
И конечно, бабочки. Они облепляют каждый сантиметр чудом выживших в пустынном климате деревьев. Кружат свой предсмертный танец. А у меня снова ощущение, что все это неспроста.
IX
Некоторое время мы стоим под нависающим над нами зданием, смущенные его убогостью, контрастирующей с тем, как выглядим мы. Со стрелками на брюках, фитнес-часами, костюмами-футлярами, кожаными туфлями и белоснежными рубашками, а также с галстуком в воротнике шефа, отутюженным так старательно, что ему трудно опустить подбородок.
Опомнившись, мы проходим через пахнущий мочой подъезд на второй этаж к группе мужчин, столпившихся возле распахнутой настежь двери в квартиру.
– Похороны тут? – спрашиваю я.
Несколько секунд они недоверчиво осматривают нас, будто экзотических зверей в зоопарке.
– Тут, – подозрительно отвечает пузатый смуглый мужик и протягивает мозолистую руку, чтобы поздороваться, пряча вторую за спиной, в которой дымится зажженная сигарета.
Через заваленный обувью коридор мы проходим в душную комнату без мебели, сплошь застеленную матрасами. На матрасах сидят женщины. Будто по команде, они театрально начинают причитать. Мы опускаемся перед ними, неловко обнимаем за плечи, выцеживаем соболезнования.
В центре круга женщина, вопящая громче остальных. Она выглядит привлекательно, в отличие от остальных, не обабившись раньше времени. Ее полноватость уместна и приятна, полные губы напомажены, а брови подведены. Я догадываюсь, что она вторая супруга погибшего. Находясь в середине круга женщин, она все же кажется отделенной. А воздух в комнате будто заряжен электричеством тлеющего конфликта.
Не выдержав напряжения, я сбегаю в коридор.
– Он кто? – спрашивает меня молодой коренастый парень, судя по знакомому голосу – старший сын погибшего. Мы с ним утром созванивались, чтобы договориться о нашем визите.
– Кто? – не понимаю вопроса я.
– Ваш шеф, – уточняет он, раздражаясь, бросая на меня нехороший взгляд.
– Канадец, – отвечая я.
– М-м-м-м, – тянет он уважительно. Тут моя очередь осуждать. За то, как простые люди благоговеют перед белыми иностранцами.
– А жена? – кивает он в сторону супруги шефа.
– Местная, – говорю я, с интересом наблюдая за его реакцией: удивлением, а после – пренебрежением.
Вскоре нас рассаживают за столом в главной комнате и предлагают скромные угощения, рядом со взрослыми мужчинами, такими же угловатыми и смуглыми, как те, которых мы встретили ранее. Враждебное молчание затягивается. Так долго, что я начинаю бояться за нашу безопасность. Когда за стол садится пожилая полная женщина в туго завязанном