множество, такая греко-латинская химера. Разумеется, корень совершенно иной, «фем» от «фам», знаменитый. Но народная этимология куда точнее, – бесконечная женственность, вечно голодная, прицельно щурящаяся. Жаль, что такую теорию нельзя опубликовать. А ведь она справедлива! Видимо, самым верным мыслям не положено быть высказанным. Вот сейчас Полифем проморгается, облизнётся – и утянет его под своё бельмо в кровожадную давильню…
И в злобе и отчаянии Раскольников крикнул, как некогда Гораций столетней развалине с чёрными зубами: – Ora46!
Глава VIII. РИСТАЛИЩЕ
С утра сам вымылся в корыте, но острых предметов ему по-прежнему не доверяли, – хозяйка выбрила его собственноручно «княжеской» бритвой, под дворовый аккомпанемент музыкального соседа. Он исполнял самый подходящий романс – «Ты не поверишь, как ты мила», точнее, одну эту фразу, заменяя в ней последовательно местоимения: ты не поверишь, как я мила, он не поверит, как я мила, я не поверю, как я мила… После завтрака последовал кофий с перчёными сливками, – давший повод к лизкиной взбучке.
– Ты попа встретила? Нет? А почему сливки скисли? Тебе сколько раз велено было – не брать у той чухны! Встала!
Дурында послушно подошла и наклонила к сестре рогатую голову.
– Ниже! В какое ухо влетело? – Лизавета показала. – А в какое вылетело? Ну так получай. – И съездила её по вылетному уху.
Сливки на вкус Раскольникова были богатейшие. Впрочем, Алёна Ивановна быстро отошла от гнева, а за гаданием и развеселилась.
– Где ты рот с зубами углядел? Голубь! Да не ты голубь, а вот же он – крылышко поднял, головку завернул. А значит это, что с тобой рядом хороший человек, да!
Кофейная гуща на этот раз вражью силу ей не сулила, и, порадовавшись, что учёный раб не смог отгадать очередную загадку («что у тебя спереди, а у бобра сзади?»), она с мурлыканьем удалилась в келью и вскоре явилась в полном параде, облачённая на сей раз не во вдовство и благочестие, а в платье шелковое, с сиреневыми лентами, с нарядным шорохом. Волосы под газовой косынкой, щёчки-яблочки, глазки добрые-добрые, – амплуа щедрой тётушки с бонбоньеркой для крестника за пазухой. Явно гастроль намечалась в приличном доме, где после трогательной интермедии должны были проникнуться к ведьме сердечной признательностью за обираловку.
«Трепет разлился по его внутренностям» – так, кажется, говорится в романах. Раскольников потянулся с нарочитым равнодушием.
– На охоту идёшь, Алена Ивановна? По грибы-ягоды, золотые да алмазные?
– Ты читал, что на денежках написано? – осведомилась хозяйка, укладывая прядку перед зеркалом.
– «Pecunia non olet»47.
– На денежках написано, что у них ног нету. И потому в кошелёк они сами не придут. А мы им… – И двумя пальцами изобразила, какие ножки она им приделает. А потом этими же