как раз той самой, судя по фамилии, вдовой.
– Вам скоро придёт по почте справка о полной реабилитации вашего мужа, – сказал торжественно и сочувственно один из парней, – а мы спешим сказать вам, что ваш муж ни в чем не был повинен.
– А в чём его обвиняли? – голос женщины сделался тревожен.
– В шпионаже, диверсии, в чём только не обвиняли, а всё вранье, – сказал юный доброжелатель.
– Это когда? – недоумённо и испуганно спросила женщина, – Я что-то не понимаю вас. Когда его обвиняли?
– Как когда? – растерялся начинающий деятель прокуратуры. – Тогда ещё, в те годы, в тридцать восьмом.
– Он мне ничего не говорил, – сказала женщина.
– Так и не мог он вам сказать, – объяснили ей терпеливо. – Как же он мог? Уже не мог, к несчастью.
– Почему к несчастью? – опять взволнованно спросила женщина.
– Так ведь нет вашего мужа, правда? – осторожно спросил парень, а приятелям пальцем возле виска досадливо покрутил: нарвались, мол, сумасшедшей баба оказалась.
– Нету, – подтвердила женщина. – Он часа только в три обедать приезжает. Иногда чуть позже. Не пойму я что-то вас, не трудно после трёх перезвонить? Если это не какая-нибудь плоская шутка, разумеется.
В три часа эти парни уже были, естественно, по известному адресу. Женщина скорей удивлена была, чем испугана, а муж её, только что вернувшийся из университета, сразу все сообразил и чрезвычайно разволновался. И причину радостно объяснил.
– Это сегодняшнее моё счастье, ребята. Вы сейчас поймёте. У нас тогда за года полтора почти всю кафедру забрали, и никто не вернулся. А меня одного тогда не взяли. Если бы вы знали, сколько я пережил! И не страха, уже не было потом страха, – бессильного унижения сколько я пережил. Все ведь именно меня подозревали, что стукач и губитель. Со мной общались так, что и собаке не пожелаю, хотя по виду вежливо и безупречно. Нельзя ли мне эти бумаги хоть на час в университет свозить? А вам надо не мной заниматься, а тем следователем, если разрешат.
Время было смутное, разрешили. Картина очень простая выяснилась и страшная – для тех лет обыденная, вероятно. Следователь то ли торопился выполнить свой план, то ли к концу недели выигрывал время отдохнуть. Дела на восьмерых людей из разных мест и учреждений оформил он за один день. Все протоколы написал, клочки бумажки с приговором ОСО приложил, – значит, были у него уже подписанные тройкой бланки, он только фамилии проставил, тут же справки об исполнении приговоров подколол. Оставалось к ночи дело за малым и будничным: привезти этих людей и расстрелять. То ли была занята оперативная машина, тоже работавшая с перегрузкой, то ли он это на утро отложил, чтобы успеть поспать, жаль было остаток ночи тратить на обрыдлую суету, – но только лег он прямо в кабинете и уснул. А утром его забрали самого. И уже днем он был расстрелян или брошен в лагерь как пособник, перегибщик и объективный