И, самое главное, что эти два понятия относятся к разным сферам бытия человека и, следовательно, к разным объективным законам. Насильственная смерть – это социальное явление, подчиняемое законам, господствующим в обществе. Естественная смерть – природное явление. Следовательно, подчиняется законам Природы.
Я видел Василия Макаровича Шукшина за 26 часов до смерти. Он умирать не собирался. А, несмотря на то, что знал уже о формуле смерти, был настолько далек от мысли приложить ее к Шукшину, ибо в нем бурлила энергия сражения за Родину (в прямом и переносном смысле). Он, собственно, пришел не ко мне, а навестить своего друга, алтайца, который жил в Москве и промышлял изготовлением открыток с портретами известных советских актеров. Я не помню ни его имени, ни его фамилии. Хорошо помню, что был он года на два старше меня (мне было тогда 29 лет), и что лечил я его от алкоголизма. Шукшин же привез ему полный портфель разных банок, бутылочек с настойками алтайских трав. Все настойки, конечно, были на спирту. Я популярно объяснил Василию Макаровичу, что его другу нельзя и «капли алкоголя». Шукшин очень расстроился, Промямлил: «Мне вот тоже нельзя, я же пью! И помогает…» В конце, так как и он, и я торопились, он открыл портфель и аккуратно выставил свои снадобья прямо на пол, в угол. А на другой день, будучи в библиотеке ЦОЛИУв, что на Кутузовском проспекте, прямо за институтом курортологии, роясь в книгах, где-то в 6 или 7 часов вечера я услышал, что умер Шукшин. Получается, что не прошло и суток, как мы с ним виделись, до того, как он умер. Точно я не хронометрировал. Может быть и сейчас что-то путаю. Лидии Николаевне я все и много раз рассказывал о нашей последней встречи с Василием Макаровичем, она может меня поправить, ибо знает все по минутами: от его приезда в Москву, до его смерти на теплоходе в станице Клетская. Там, где стоял теплоход, на котором умер Шукшин, Лидия Николаевна опустила венок в воду на дне открытия «Шукшинских чтений» на Дону.
Есенин и Шукшин, по логике их мотивов, по состоянию духа и накалу творческой энергии никак не могли умереть естественной смертью! Если же они все же умерли естественной смертью, значит матушка природа глупа и расточительна. Но, самое страшное, она, природа (или Природа), совершенно безответственна и перед людьми в целом, и перед каждым отдельным человеком!.
Иоганн Барух Галант, мой первый учитель по психиатрии, считал, что Есенин повесился, ибо был в алкогольном маразме. Искренне так считал! Никто и ничто не принуждало его к этому заключению. Но, «Клен ты мой, опавший, клен заледенелый, Что стоишь нагнувшись под метелью белой?» Это было написано в палате больницы, которая ныне им. П. Б. Ганнушкина (да, того самого, красного профессора, сломавшего жизнь им обоим: Есенину, и его хулителю Галанту). Галант не чувствовал русскую поэзию, ибо русский язык знал, как иностранец. Рильке, например, он читал в упоении!