неподходящий. Слишком много глаз, слишком много ушей. И гнев Хаоса вот-вот обрушится на наши головы…
Пантеон ахает. Гул голосов – возмущенных, недоуменных, даже испуганных. Хаос застывает грозовой тучей, тьма вокруг него сгущается и искрит.
Мое сердце падает в пятки, во рту пересыхает. На миг мне хочется закричать, броситься вперед, закрыть Талариона собой. Пусть лучше меня покарают! Я не могу, не должна впутывать его… даже если сама не понимаю до конца нашу связь.
Но брат и бровью не ведет. Щурится озорно, раскидывает руки в приглашающем жесте.
– Ну же, Владыка! Дозволь мне взять сестрицу под крылышко на Играх! Уж я прослежу, чтобы она не наделала глупостей… ну, не слишком много глупостей!
Смех. Раскатистый, громоподобный, пронизанный искрами безумия. Хаос смеется – словно череда взрывов сотрясает чертоги Пантеона.
А я стою, оглушенная. Потрясенная. Почти испуганная этой внезапной переменой. Не верю глазам, не верю ушам своим. Неужели… неужели Владыка и впрямь согласится? Неужели мне и вправду выпадет шанс?
И все же… как бы ни радовало меня это, как бы ни ликовала я… страх не отпускает. Тревога грызет изнутри, кислотой разъедает душу. Таларион… я втянула его. Обрекла на немилость, быть может, подставила под удар. А ведь я даже не понимаю до конца, кто он мне. Брат, друг, враг? Что нас связывало в прошлом и что ждет теперь?
От этих мыслей мутит. Горечь подступает к горлу, грозит выплеснуться бессильными слезами. Но я сглатываю. Стискиваю зубы, впиваюсь ногтями в ладони. Нет. Нельзя раскисать. Только не сейчас.
А потом… потом глас Хаоса – ровный и ледяной.
– Да будет так. Ты, Таларион, отвечаешь за сестру своей головой и гордыней. Оступится она – с тебя спрошу. Струсишь, бросишь – не посмотрю, что сын мой. Не потерплю позора!
Тишина. Звенящая, зловещая. Я вижу, как Таларион бледнеет – лишь на миг, на долю вдоха. И что-то сжимается в моей груди. Страх, боль, невыносимое чувство вины. Брат… что же ты наделал! Обрек себя на немилость, навлек угрозу… и все из-за меня. Недостойной, жалкой, проклятой.
Я открываю рот. Хочу закричать, возразить, потребовать, чтобы Хаос забрал свои слова обратно. Но Таларион меня опережает. Вскидывает подбородок – заносчиво и дерзко.
– По рукам, владыка! – чеканит он с вызовом. – Не подведу, не опозорю кровь Хаоса. Да впишем мы новую легенду во хроники мироздания!
Он резко разворачивается. Хватает меня за руку – крепко, до боли. А в глазах – лихорадочный блеск. Восторг. Предвкушение.
– Что, сестренка, оробела? – шепчет он, склоняясь к моему уху. – А ну, соберись! Шанс судьбы нам выпал, не время киснуть! Зададим жару Играм, проучим Мортис!
Я облизываю пересохшие губы. Смаргиваю невольную слезу. В груди бушует ураган эмоций – тревога и смятение, вина и благодарность, сомнение и проблеск безумной, отчаянной надежды.
– Я с тобой! – звенит мой голос, разносится под сводами. – До конца, до победного! Научим Мортис страху, вернем былую славу!
Таларион