в открытую дверь из кабинета и крикнул оттуда:
一 Иди сюда, у меня здесь всё, чашки и чайник.
Вера медленно встала и пошла за ним. Помещение оказалось комнатой отдыха. Присев на край кресла девчушка следила за передвижениями директора. Он наливал чай. Достал два больших бокала и разлил в них из бутылки остатки белого вина, похвалив Крымский край за отменное производство.
Вере было не по себе. Ничего плохого вроде бы не происходило, но было ощущение лишнего и неуместного.
一 А знаешь, Вера, многие сотрудницы проявляют инициативу сами, чтобы добиться повышения. Так сказать, готовы любым способом вложиться в профессиональную карьеру. Я просто тебе сразу скажу, не буду продолжать ходить кругом да около. Сейчас ты становишься на колени и получаешь повышение.
Слова ударили словно хлыстом. Сознание Веры отторгало смысл произнесенной фразы. Наступил эмоциональный паралич.
Он потянулся к ремню брюк и стал его расстегивать, при этом медленно приближаясь к ней. Вера безотрывно следила за его движениями.
一 Ты можешь многое получить и потом, если согласишься, 一 спокойно продолжил он, 一 Может и выходные вместе? У тебя же своё жильё?
Его ширинка была на уровне её глаз. Веру атаковал рой жалящих мыслей: «Я сама спровоцировала?» и тут же волной накатило ощущение несправедливости от такого самообвинения. «Нет! Я не легкомысленна. Дресс-код соблюдаю», потом накатило желание оправдать Вадима Антоновича. «Может, это его темперамент?» и отхлынуло. Идея низвергнута как абсурдная. «Он же асексуален и холоден как жаба».
Вязкий страх поглотил Веру. Он был многогранен – боязнь последствий на работе, последующих ощущений от возможного унижения и боли, которая накроет её независимо от развязки «чаепития».
Вера знала, что за сексуальное насилие часто обвиняют женщину. Ведь она сама пришла в кабинет к Вадиму, была одета не в гидрокостюм с железными трусами и не в хиджаб, значит, фривольно, значит, провоцировала. По мнению большинства, должна орать, драться, облить себя керосином, который предусмотрительно прихвачен с собой, чтобы не допустить прикосновений к телу. Все другие варианты поведения считаются добровольным соитием. Так что вариант с оглаской факта принуждения отпадал. Себя опозоришь, а толку не будет.
Внезапно вспыхнули в сознании, как неоновая вывеска, слова Игоря: «Никого и ничего не бойся!»
一 Уф… 一 выдохнула.
Страх пропал. Пришло понимание, что всё дело во власти. Он хочет подчинить и унизить, простым, примитивным способом показать превосходство, засунув свой никчемный черенок ей в рот. Волной накрыло чувство омерзения и возмущения.
一 Не будет этого! Пошел к черту!
Она уходила из его кабинета. Натянута как струна, но спокойна. Вслед ей он рванулся, так и не застегнув ремень, сжав кулачки от бессилия, искривив рот. Казалось, что чуть-чуть и затопает ногами.
Остановился, тихо говорил вслед:
一 Пожалеешь, сгною, дерьма попробуешь…
Вера улыбнулась дерзко,