Правда, от случая к случаю прабабка Маришка становилась у нее Василисой или Аленой, ну да это, наверное, от забывчивости. Это сама сестра говорила…
Хотя она, может, тоже врала. Поручиться я не могу.
Оригинальная у меня, однако, амнезия получается, просто по всем классическим канонам: «тут помню, тут не помню». Интересно, почему такие мелкие детали и ассоциации всплывают в памяти легко и словно бы без всяких усилий, а вот значимые вехи биографии остаются за чертою дозволенного?
Я задумчиво усмехнулась. Это была, пожалуй, самая малая из теперешних моих проблем… Взять хотя бы природу Пурпурного Мира: мир это или просто периодически повторяющийся глюк? Если глюк, то еще ладно, а если мир, то ведь с этим надо же «что-то делать».
Размышления мои были дурацкими. Пассивными и неплодотворными, они не несли ничего нового, ничего не могли решить.
Детские годы моей жизни я помнила хорошо. Помнила строгие валентинины глаза: сестра по жизни была почти отличницей и почти аккуратисткой, спокойной, настойчивой, выдержанной. Она воспитывала меня вдвоем с бабушкой Катей, не имевшей, в общем-то, к роду Гольц никакого отношения, но женщиной доброй и понимающей. Когда мне было лет восемь, бабушка умерла. Каким-то образом настойчивой Вале удалось отстоять меня у муниципальных служб города, впрочем, в нашей области сирот, надо полагать, хватало и без меня.
В тинейджерском возрасте душа моя была, как это и полагается, подвержена разного рода катаклизмам, но все вполне умещалось в размытые понятия нормы. Подруги, друзья, внутреннее одиночество, первый парень, первая долгожданная дискотека…
Где-то здесь воспоминания начинали путаться, что-то тут было не вполне правильным.
Опять же это непонятное дело с возрастом. Обычно человек твердо знает, сколько ему лет. Со мной было не так. Я не знала.
Но мне не верилось, что тинейджерский этап моей жизни только что миновал. Как-то все это было далеко – все эти проблемы, люди, события. Так, словно миновал уже не один год с тех пор, как…
Правильно. Конечно же, не один. Так когда же я переехала в Москву? С сестрой? Или одна? Я ведь жила здесь?
Внутренний голос угрюмо молчал. Было тут что-то такое, чего я не могла понять. Или вспомнить.
Стоп. А теперь сядем и хорошенько, хорошенько подумаем: если я жила в Москве, то где? Не на улице же! Нет, конечно… У нас была замечательная двухкомнатная квартирка, замечательная настолько, что мне даже нравилось заниматься хозяйством, мести, скрести, мыть и чистить до блеска – дела, которые я вообще-то терпеть не могу.
У нас? У кого это, у нас?
Я не помнила… Как будто бы белый туман непрозрачной пеленой скрывал от меня все, бывшее некогда таким важным, таким значимым.
Все смешалось теперь. Я вспомнила, как в послеоперационном бреду грезила о матери – с карими глазами, белыми ласковыми руками – и не вполне понимала, как могла забыть о том, что матери у меня никогда не было. Вероятно, что-то сместилось тогда в чахнущем моем сознании, и матерью мне представилась Валентина, у которой глаза действительно были карими,