пряжек на форменных туфлях. Вместе с обмороками и прочими особенностями некрепкого организма.
– Догадываюсь, мадам Туше, – прошептала я, пересчитывая черные глянцевые ромбики в одном паркетном узоре. Выходило не то восемь, не то десять, я без конца сбивалась. – Я борюсь со своей слабостью. По мере сил.
– Вы еще язвить изволите?
Тонкая седая бровь взлетела чуть не до потолка, чем привлекла мое внимание к холеному морщинистому лицу. И отвлекла от ромбиков.
– И в мыслях не было! – замотала я головой. – Уверяю вас, я успешно извлекла урок… из неудачного «Извлечения».
Язык твой – враг твой, леди Честер!
– Двадцать три, – строго отчеканила мадам Туше, вызвав внутри приступ паники. И болезненный укол от вопиющей несправедливости, творящейся посреди парижского дня.
– Ох, я прошу, давайте сойдемся на десяти…
– Двадцать три, Честер. И ни одним меньше. Завтра утром я лично проверю ваши успехи.
С видом победительницы, размазавшей соперницу в жалкую слизь, директриса отвернулась к прочим неудачницам, что толпились в холле Парижской школы изящных колдовских искусств. Каждую из них ждало разгромное наказание, сдобренное унизительной тирадой. Но не каждую – двадцать три способа магической очистки столового серебра!
– Наизусть, – мадам Туше решила добить оппонента. Брезгливо дернула тонкими губами и сунула мне в руки толстый учебник по полезной магии. «Пособие для бытовой практики леди-домохозяйки» собственного авторства.
Истинно ценное заклятие – двадцать четвертое – хранилось в ее седой голове. Ходили легенды, что директриса может щелчком пальцев заставить блестеть целый дом. Но еще ни одной любимице не удалось выведать у нее страшно полезную тайну.
Напомнив себе, что громкое сопение юной леди не к лицу, я прижала к груди ненавистную книгу и молча кивнула. Двадцать три так двадцать три. Наизусть? Вот и славно. Я как раз не знала, как убить длинную ночь…
***
– «Тушканчик» сегодня не в духе, – Олив подхватила меня под руку в коридоре.
Ее высокие скулы светились розовым румянцем, красиво оттенявшим фарфоровую белизну лица. Мягкие светлые завитки – пушистые, как двухмесячные котята, – облепляли виски. Умилительная красота подруги добивала меня двумя ямочками на щеках, из-за которых Олли постоянно хотелось щипать, тискать и чесать за ушком.
– Это из-за письма, мадам с утра получила неприятное известие, – нарисовалась по левому борту Монис, с таким пышным рыжим хвостом на голове, будто прицепила к макушке живую лисицу. – Вот и срывает бессильную ярость…
– На мне, – вздохнула я, мысленно уговаривая все двадцать три формулы впитаться через ткань платья. Могут они сделать крошечное одолжение? – А что за известие?
– Кто нам скажет? – флегматично пропела высоколобая Ландра, деловито выдвигаясь вперед. – Но я лично видела, что письмо доставил чей-то старый морф в алом бархатном камзоле. Не почтовик. И мужского пола!
– Какой