нажрался в одиночестве, а к семи утра с диким похмельем и сушняком поехал в военкомат, где и проходил комиссию. Пришлось загодя вызывать такси, накинув сверху триста рублей. Зачем приезжать к семи утра, было не ясно – целый час он просидел в зале один, потом подоспели еще двое. Троицу погрузили в автобус, чтобы отвезти в пункт сбора новобранцев, уже «боевой». Самое красивое, что доводилось видеть в армии, – этот автобус, в котором Андрей провел не больше четверти часа. С телевизором и мягкими сиденьями, с сонным и неспешным водителем, с еще не совсем живыми улочками за иллюминатором. Едешь, засыпаешь, понимаешь, что жизнь кардинально поменяется. Зима. Дубак.
На входе – шмон. С областных военкоматов тоже люди подоспели, всех построили и отобрали нормальную еду. Скоропортящееся. Нельзя, мол, с таким. Вам запрещено, а у дедушек вечером будет пир.
Двадцать минут в «обезьяннике», где сидят практически две сотни таких же бедолаг, как Андрей, и его имя уже кричит какой-то сержант, забежавший сюда со списком. Двадцать минут. Так быстро. Ребята тут по две недели сидят – успел узнать, встретив пару знакомых. Приходишь в понедельник, до пятницы обитаешь здесь, а на выходные отпускают домой. Кого-то вообще разворачивают: приготовишься, друзья тебя проводят гулянкой, голову побреешь, приедешь в военкомат, а там местный медик скажет «не-а», потому что болезнь какую-то раньше никто из докторов не заметил, а он – внимательный. Такое редко, конечно, случается. Всего один призывник, наверное, на сезон выпадает. Счастливчик.
Лежа на втором ярусе скрипучей кровати, Андрей думал. Думал, что, может, и правда Питер. Хоть раз в большом городе побывать. Воздухом этим подышать. Увольнения же будут… Можно девушку найти, такую, чтобы ждала. Хотя чего тут ждать-то? Год всего. Там и остаться. Жить. Работать. Квартиру с ней снимать. Сознательное существование ведь начинается только.
Размечтался. Эти мысли оборвал тяжелый топот сержанта, ворвавшегося в казарму с криком «гул убили нахуй!!!». Все замолкли, у всех сердце замерло. Новобранцы, кажется, начинали понимать, что здесь они и не люди вовсе. Щелчок – и каждый превратился из глубокого трехмерного человека в унылого, плохо прописанного персонажа, у которого есть лишь фамилия, занесенная в журнал вечерней поверки. Форма есть, щетка зубная и две тетрадки.
Утром по списку вызвали всех, проверили, никто ли за ночь не испарился. Хмурые сержанты и офицеры сверяли свои бумаги с военными билетами новобранцев, задавали безобидные вопросы; не удосуживаясь выслушать ответы, звали следующего. Куда тебя пошлют, кем станешь на ближайший год, – никто раскрывать не спешил. К середине дня выяснили – город Ковров. Одни принялись звонить знакомым, иные – искать в Интернете, что это за загадочное место такое.
Ко всем приходили родственники, друзья, девушки и жены. Здесь был дядька, которому через неделю исполнялось двадцать семь лет – окончание призывного возраста, а он пошел служить! Еще и с таким видом недоумевающим, вроде: «Ну а что? Я бегать, что ли, от них буду всю неделю?» Всем приносили нужные и ненужные вещи, но, главное, их приносили нужные