так странно. Скажите, а если…
– Привыкните, – одернула его завканц. В ее обязанности не входило консультировать умерших по вопросам посмертия. Хотя она и понимала его любопытство. – Ну, пойдемте.
Лидия Адамовна перехватила умершего за локоть и заглянула в планшет: когда провожаешь человек сорок одновременно, волей-неволей появится привычка перепроверять Реестр по десять раз.
Заглянула – и схватилась за голову.
На желтоватом листе Реестра горела, нет, полыхала вторая фамилия.
– Да сколько же можно, – пробормотала завканц, отпуская руку Петрова.
– Что-то случилось? – заинтересовался умерший.
– Нет. То есть да. Пожалуйста, помолчите.
Завканц было не до вопросов. В планшете лихорадочно пульсировала новая строчка. Несчастный Владимир Ильич Ульянов (Ленин) – на этот раз завканц знала, кто это! – умирал уже в новом мире. Строчка, конечно же, была красной! Но хуже, намного хуже этого был гигантский список в «причине смерти». Казалось, что умирающего потрошат заживо.
Прямо сейчас.
Завканц затошнило. Она понимала, что Ленина будут потрошить еще как минимум четыре часа – как раз столько времени потребуется ей, чтобы довести Петрова до «точки сбора» в другом мире. Переназначить вызов? Кому? Зам без блокнота. Перебирать по памяти сотрудников с допуском в надежде, что кто-то из них на смене? Долго. А Ленин, похоже, в сознании – строчка в Реестре пульсирует. Он, очевидно, чувствует боль. Из-за того, что завканц не сдала смену, не набрала людей, не допустила, наконец, к вызову последнего зама, не…
Лидия Адамовна не могла это вынести.
Она схватила Петрова за руку:
– Вы сможете еще чуть-чуть подождать?..
Нет, она никогда не рискнула бы вернуть мертвого человека обратно в тело. Сотрудникам Минсмерти было строжайше запрещены подобные действия. Но мысль о том, что тот, второй, будет страдать еще как минимум четыре часа, пока завканц не проводит Петрова, обжигала пульсирующей алой строкой.
– Я не совсем понимаю, о чем вы…
Едва ли он понимал, что значит «чуть-чуть подождать». Лидия Адамовна не стала разъяснять, что смерть – не всегда смерть, и нередки случаи, когда погибшие возвращаются в тела, а врачи констатируют обратимое состояние клинической смерти. Но Петрова, конечно, уже не спасти – завканц вернется и заберет его.
– Я объясню, – пообещала Лидия Адамовна, и умерший кивнул. Скользнул взглядом по ее рукам в брезентовых рукавицах, по потрепанному служебному планшету. Конечно, он не мог не обратить внимания на пылающие буквы.
Но едва ли он понимал.
Да дело было не в понимании, и никто не давал завканц право решать, чья боль важнее. Она просто слишком устала, и алые буквы в Реестре пульсировали так страшно. А этот Петров так быстро пришел в себя, и ему, кажется, не так уж и больно было в агонии, и не так страшно в смерти. И тело его лежало почти нетронутым – синяки, ссадины и одна-единственная серьезная рана. Петров как будто не падал вместе с погибающим