улыбнулся самой очаровательной улыбкой, а я поплыла в страну эльфов и единорогов.
– Но, по правде говоря, не представляю, что вам еще рассказать, из чего тут можно создать целый роман. Джинни была удивительной и замечательной. И Джинни покончила с собой, что привело нашу семью к логическому вымиранию. Продолжатель нашего рода представлен лишь в моем унылом лице.
Говоря это, он грустно улыбался. И в целом улыбался так часто, что слово «унылый» совсем ему не подходило.
– Как считаете, почему Джинни так поступила?
Нет никакого правильного, уместного или тактичного способа спросить, почему твой родственник покончил с собой, я это знала слишком хорошо.
– Не знаю, – просто ответил Генри. – Наверное, вы ждали какой-то невероятной истории, рассказывающей, почему еще совсем юная особа ранит себя и вешается, но если бы я знал… – Он погрустнел. – Джинни была не от мира сего, я это говорил. Но незадолго до своей смерти она стала еще более закрытой, какой-то отстраненной. Сейчас, наверное, сказали бы, что родители должны были обратить на это внимание, что симптомы были тревожными, но, по большому счету, разве так не ведут себя все подростки? Разве они не могут переключается с истерического веселья на тотальную депрессию? Она могла в кого-то влюбиться, а может, обдумывала новую поэму. В период творчества Джинни невероятно преображалась, входила чуть не в состояние измененного сознания, могла выглядеть как наркоман под дозой, говорить бессвязно. Творческая личность, как я и говорил… Кстати, – добавил он через минуту, – про наркомана не надо писать, наверное. Мне сложно оценить, как должен выглядеть и вести себя творческий человек.
Я, соглашаясь, закивала.
– Кто был к ней ближе других? Она с кем-то общалась больше и откровеннее?
– Мама, думаю, – ответил Генри. – Наверное, потому ей и стало тяжелее всех после того, что случилось…
– Можете рассказать, как все произошло? Понимаю, что это нелегко, но тем не менее.
– Да, конечно. – Генри снова махнул рукой, как бы говоря: «Какие церемонии, я же сам согласился». – На самом деле, странно вспоминать это спустя столько лет. Когда случилось несчастье, все только о нем и говорили, задавали сотни вопросов, а мы, родители и я, отвечали бесконечное число раз. Восстанавливали цепь событий, произошедших в тот день, но в итоге все заканчивалось тогда, когда мы с родителями уехали в город.
Генри отпил из своей кружки и снова поставил чайник на огонь.
– Принято считать, что день смерти должен быть каким-то необычайным. Что все вокруг означает приближающуюся трагедию. Но… посмотрите в окно.
Я, конечно, немедленно стала вглядываться в серый пейзаж за стеклом: голые деревья, растворяющиеся в дымке, остатки умирающих листьев, разбросанных там и тут, краешек немого фонтана. Максимально угнетающе.
– Не очень веселый пейзаж, да? И так тут почти всю осень, зиму и весну, так что отличных дней для самоубийства более половины в году. И тот день не стал исключением. Ну, может, чуть