самой красноволосой гитаристкой из парка – Диана отлично помнит ее лицо. Видимо, ее до сих пор не выставили из особняка. Что она делает рядом с отцом, Диана не знает, просто наблюдает за ними, отмечая про себя, что отец и красноволосая ведут оживленную беседу, и для нее это в новинку – разве можно разговаривать с этим деспотом так живо? Ей не страшно? И кто она, вообще, такая?
Отец, кажется, смеется, и сердце Дианы перетягивают атласной черной лентой. Она с шумом закрывает окно и идет в кровать. Ей противно – и от себя, и от всех них. Видимо, отец может относиться хорошо ко всем, кроме собственной дочери.
Диана утыкается лицом в подушку, которая едва заметно пахнет ее любимыми духами – слабо ощутимой горечью цитруса и кожей, и закрывает глаза. Завтра ей предстоит разговор с родителями, и это уже сейчас ее раздражает. Она скучает по своим друзьям, которые наверняка проклинают ее, и чувствует вину – она как черная дыра все больше ширится в ее груди. И думает о Дастине, вспоминая его образ в рекламе.
Ночью ей снится, как Николь обнимает ее, а парни стоят рядом и говорят, что все в порядке, хлопают по спине, шутят, и все, как всегда. А она плачет, но так и не может сказать простых слов извинения.
Во второй раз Диана просыпается в слезах. Ее горло болит так сильно, что она не может вымолвить ни слова.
* * *
До десяти утра я нахожусь в своей шикарной тюрьме в ожидании, когда меня освободят. Я надеюсь, что они нашли Диану, потому что мне ужасно жаль впустую потраченного времени, проведенного здесь, а еще я беспокоюсь за гитару.
Рыбина с бесцветной, ничего не значащей улыбкой заходит в гостевую спальню тогда, когда лучи солнца неспешно переползают со стены на потолок. Она вновь одета так, будто собирается на прием к Папе Римскому или к королю, – деловой костюм небесного цвета, идеально уложенные волосы, макияж, туфли на высоком каблуке. Она благоухает свежестью, в которой чувствуется цветочная нотка, но глаза ее уставшие. Рыбину сопровождают молодая женщина крайне строго вида, в очках и с пучком на голове, напоминающая злую учительницу, и двое охранников, один из которых несет мою гитару.
– Доброе утро, мисс Ховард, – приветствует меня Рыбина. И тотчас стены покрываются изморозью.
– Натянуто доброе, – отвечаю я, беру гитару и аккуратно достаю ее из чехла. Осматриваю. Из моей груди вырывается вздох облегчения – с моей малышкой все в порядке.
Рыбина терпеливо ждет, когда я оторву взгляд от гитары, и открывает рот с острыми зубками:
– Нам нужно поговорить.
Она протягивает руку, и ее помощница вкладывает в нее конверт. А после уходит вместе с охранниками. Мы остаемся наедине: я сижу на диване, она – в кресле напротив. Между нами – стеклянный журнальный столик, – он настолько изящен, что кажется хрустальным.
– Ваша дочь нашлась? – спрашиваю я первой.
– Да, – коротко отвечают мне.
– Надеюсь, с ней все хорошо, – из вежливости говорю я, хотя готова