она говорит мне, что она дочь Берла, перевозчика песка. Совсем не хорошая родословная. Я хорошо помню её отца. Маленький еврей с очень длинной бородой, всегда ходил, склонив голову до земли. Потому что, кроме перевозки песка, у него было еще одно хобби: воровство лошадей у гоев. Однажды они поймали его и так сильно избили, что сломали ему позвоночник, и с тех пор он ходил сгорбленным.
Я ей говорю, что я уже полгода в Варшаве, успешно даю уроки. Я счастлив, что нахожусь здесь, в Варшаве. Красивый, интересный город. Она рассказывает мне, что работает у банкира Кроненфельда, получает хорошее жалованье, имеет свою отдельную комнату и у неё всё хорошо. Я так понимаю, она там горничная.
Она очень уговаривает меня пойти с ней. Я сильно сомневаюсь. «Нет, – думаю, – не надо». Мне, сыну адвоката из Мира, идти к дочке Берла, перевозчика песка. Когда люди это обо мне узнают, город заплачет, ой, моим родителям будет стыдно, их глазам будет стыдно. А, может, зайти. Я так голоден, что протяну ноги, и она даст мне поесть всё, что я захочу съесть. Я долго боролся с этой идеей, пока голод не победил, и я не пошел с ней.
Это мое место. Весь дом наш. И дом похож на старинный дворец. С колоннами, с двумя львами у входа и красивыми карнизами на дверях и окнах. Мы вошли в ее комнату через кухню. Она выложила хорошие вещи: бисквиты, кнедлики, жевательную резинку, вино, видимо от её хозяина. Но боже мой, зачем мне это нужно, она бы лучше подарила мне мацы, или тарелку картошки, немного мяса. Я все равно не выпью это вино. Боюсь, я до сих пор помню утреннее пиво. Располагаюсь, перекусываю, раскалываю орехи, пью чай с консервами и аппетит все больше возбуждается. Если бы у меня сейчас был бык, я бы съел его целиком, даже шкуры с волосами не оставил бы.
Она рассказывает мне о доме, о его хозяевах и о своей «хорошей жизни», а я – беру еще печенье, еще кренделёк. Вдруг я слышу, как кто-то вошел на кухню, и что-то зашуршало. Наверное, хозяйка в шелковом платье. Наверняка она скоро зайдёт сюда, увидит свою горничную с каким-то парнем, и заподозрит нас черт знает в чём и… Я хватаю шляпу и убегаю.
Странно то, что после небольшого перекуса мне сразу становится хуже. Как и прежде, такое чувство, будто я умираю.
Тем не менее я волочу ноги и тащусь с улицы на улицу. Я не знаю, куда я иду. Я не знаю, как долго я здесь, и мне все равно, где я нахожусь. И я даже не понимаю, как я попал к студенту Хиндзелевичу – сыну сапожника из нашего Мира, посещающего Варшавский университет
Я, наверное, выглядел очень странно, потому что как только я вошёл к нему, он крикнул: «Что с тобой, тебе нехорошо?»
И сколько я себя ни сдерживал, и сколько я себя ни контролировал, я все равно не выдержал и разразился громким истерическим криком.
Он сразу понял, что со мной что-то не так. Он ничего не сказал, надел кепку, побежал вниз и вернулся с чаем, булочками, колбасой, сыром, маслом.
«Со мной много чего происходило, могу посоветовать: двух буханок хлеба с маслом пока хватит, через пару часов у нас