.

Он самолично блюл справедливость, следил, чтобы торговцы не вздували цен, не обманывали бедняков! А этот что?

      Ему кажется, что он говорит тихо, но на самом деле он почти кричит. Наиболее трезвый из собутыльников пытается утихомирить не в меру разговорившегося товарища.

      – Тише ты! – шипит он и опасливо оглядывается на Рябого.

      Рябой делает вид, что поглощён вылавливанием мухи из чаши с вином и не слышит разговора. Ему известен болтливый посетитель, он здешний, из завсегдатаев, его не надо выслеживать, узнавать, где живёт. Нужно лишь запомнить лица собутыльников. Потом Рябой сообщит об участниках предосудительного разговора Мустафе, на котором, как на всех кабатчиках, лежит обязанность осведомлять власти о настроениях среди посетителей.

      Во втором часу ночи[65], как велит градской эпарх, управитель Царьграда, гостеприимный Мустафа закрывает заведение. Посетители неохотно покидают подвал, некоторых Рябому приходится подталкивать к выходу. Наконец кабак пустеет, и Мустафа запирает дверь на засов. Он гасит лишние светильники, оставляя один огарок сальной свечи. Рябой рассказывает Мустафе о посетителе, произносившем опасные речи.

      – Который? – спрашивает Мустафа. – Рубец на висок? Феофан зовут? Хорошо, дорогой! Он у меня уже есть заметка.

      Мустафа давно живет в Царьграде, но чисто говорить по-гречески так и не выучился.

      – Кто слушал, запомнил? – продолжает он.

      – Уж не без того! – отвечает Рябой и в свою очередь задаёт вопрос: – А как дела с тем, который болтал, что-де его царственность законопатила в монастырь свою мать и сестёр?

      – А! – улыбается Мустафа. – Он уже площадь Пелагий[66], дорогой!

      Но вот друзья переходят к делам более насущным.

      – Что даёшь, дорогой? – спрашивает Мустафа.

      – Нынче бедновато, – отвечает Рябой и достаёт из сумы плащ Андрея Блаженного.

      Кабатчик долго щупает плащ, подносит ближе к свету.

      – Почём хочешь, дорогой?

      Рябой набирает в грудь побольше воздуху и говорит, махнув рукой:

      – Ладно уж, чего там! Давай два милиарисия[67], чтобы не торговаться, и делу конец!

      Мустафа присвистывает и изумлённо поднимает брови:

      – Два милиарисий за этот старьё? Крест на тебе нет!

      – Ну, а какова твоя цена? – осторожно спрашивает Рябой. Он, не отрываясь, глядит на Мустафу.

      – Ешь мой кровь, забирай двадцать обол!

      – Ишь ты какой добрый! Да за двадцать оболов я лучше сам изношу!

      – Износи, дорогой! – улыбается Мустафа.

      – Ну уж ладно, – примирительно говорит Рябой, – давай полтора милиарисия, и по рукам!

      – Совсем с ума сошёл! – восклицает Мустафа. – Получай милиарисий, отдавай плащ! Не хочешь, получай плащ, отдавай милиарисий.

      Рябой соглашается на милиарисий, Мустафа снова щупает плащ, протягивает Рябому серебряную монету и весело говорит:

      – Баба приходит кричать: Мустафа