нападки по отношению к вам. Никто этого не отрицает. Но сейчас забудьте, падре. Проявите снисхождение к усопшему и простите его, как, возможно, простил Господь.
Положив на скамеечку для коленопреклонения горсть золотых монет, он поднялся.
– Вот, примите в качестве пожертвования на нужды храма.
В церкви уже никого не осталось. Двое мужчин у входа поджидали Педро Парамо, и когда тот к ним присоединился, вместе пошли за гробом, который несли на плечах четверо работников из Медиа-Луны.
Собрав монеты одну за другой, падре Рентериа приблизился к алтарю.
– Это Тебе. Его плата за спасение души. Сам решай, такова ли цена. Я же, Господи, припадаю к стопам Твоим, ибо сие каждому дозволено… и, справедливо или нет, молю: покарай его, Господи, ради меня.
Заперев алтарь, он вошел в ризницу, забился в угол и выплакал свое горе и скорбь до последней слезинки. Затем сказал:
– Хорошо, Господи, будь по-твоему.
За ужином падре, по обыкновению, выпил чашку горячего шоколада. Спокойствие вернулось к нему.
– Послушай, Анита. Знаешь, кого сегодня хоронили?
– Нет, дядя.
– Помнишь Мигеля Парамо?
– Да, дядя.
– Так вот – его.
Ана склонила голову.
– Ты ведь уверена, что это был он? Да?
– Не то чтобы уверена, дядя… Лица я не видела. Он кинулся на меня ночью, в темноте.
– Тогда с чего ты взяла, что это Мигель Парамо?
– Он сам сказал: «Не пугайся, Ана. Я Мигель Парамо». Вот его слова.
– Но ведь из-за него погиб твой отец, ты знала?
– Да, дядя.
– Значит, попыталась его прогнать?
– Я ничего не сделала.
С минуту они молчали. Только теплый ветерок шелестел листвой миртового дерева.
– Он сказал, что именно затем и пришел: повиниться и просить прощения. Не вставая с постели, я произнесла: «Окно открыто». И он влез. Кинулся меня обнимать, словно таким образом извинялся за содеянное. Я улыбнулась ему. Вспомнила, чему вы учили: ни на кого не держать зла. Хотела выразить это улыбкой; но поняла, что он не увидит, ведь и я не видела его, темнота была непроглядная. Только чувствую: навалился он всем телом сверху и начал дурное делать.
Думала, убьет. Ей-богу, дядя. А потом и вовсе перестала думать, чтобы умереть прежде, чем он меня убьет. Но, как видно, не хватило ему смелости.
Я это поняла, когда глаза открыла и увидела утренний свет, льющийся в отворенное окно. До той минуты мне казалось, что уж нет меня среди живых.
– И все же твоя уверенность на чем-то основана. Может, голос? Разве не угадала ты его по голосу?
– Да я и знакома-то с ним не была. Слышала только, что он убил моего отца. Я не видела его прежде. А после не довелось.
– Однако ты знала, кто он.
– Да. И каков этот человек. Не сомневаюсь, что теперь он в глубинах преисподней, ибо я горячо молила о том всех святых.
– Не питай напрасных иллюзий, дочка. Кто знает, сколько людей сейчас молится за него! И некоторые из них куда истовее, чем ты. Например, его