перешептываться.
Уна тоже несколько дней была не в силах встать с кровати. Очевидно, что мы оба подцепили какую-то болезнь в той конюшне, но Уне казалось, что во всем виновата икона. Я слушал её, облизываясь и как следует посыпая уже остывший клубень картофеля солью. Когда она возмутилась, что я не слушаю её, то решив пошутить я крикнул “лови” и бросил ей соленую картошку. Она вскочила, а картофель плюхнулся на пол. Все крещеные уперлись в нас злыми взглядами.
Я виновато кивнул и извинился, а Уна шепнула мне: “Сегодня, в полночь” – и покинула столовую.
Не сумев сыскать встречи с батюшкой, я весь вечер провел в тревожных размышлениях, в итоге убедив себя, что меня вовсе не интересует эта икона. И Уна ни в каких отношениях, кроме чисто дружеских, меня не интересовала. Просто нужно было уберечь человека от глупости.
Я спустился в столовую. Часов не было, но почему-то я решил, что уже ближе к полуночи. Уны тоже нигде не было, а картина была.
Все еще испытывая чувство неудовлетворенности от дневного просмотра, я решил снова осмотреть картину. К тому же Уна тоже чувствовала, что с картиной что-то не так.
Смело подойдя через залу, я резко схватил холст, которым картину накрывали на ночь и остановившись задумался. Что я вообще делаю тут? Что мне было нужно от конюшни? картины? От Уны или от себя? Мир и вещи в нем никому не принадлежат, достаточно просто быть свободным, можно хоть сейчас выйти из этого храма и идти на все четыре стороны. Что заставляет человека не только смотреть на звезды, но и докапываться до сути всех вещей?
Я совал балдахин. Ледяная дрожь сковала мое тело. Я стоял не в силах отвести взгляда от картины поражающей своей дьявольской красотой. В тот момент меня вовсе не беспокоило в чем крылась причина столь сильной перемены в картине, которую я видел днем: причудливая игра тени, бесовское колдовство, или мое собственное безумие. Все мое дрожащее естество силилось понять какая из двух виденных мною картин является настоящей.
Сомнений в том, что это одна и та же картина не было. Мотив угадывался бесспорно. Я практически ощущал зловоние, являющееся следствием разложения пульсирующей клыкастой туши, протягивающей ко мне улыбающегося младенца антихриста с пепельной кожей и алыми глазами. Чем дольше я смотрел на эту улыбку, тем отчетливее понимал, что это не наивная детская ухмылка, а предвкушение адского отродья. Его радовало мое присутствие, мои страдания, моя боль от того, что я смотрю на него и одновременно он упивался своим совершенством.
Неизвестно чем бы закончилось мое погружение в мир безумия если бы меня не окликнула Уна. Я тут же нашел балдахин и поспешно набросил его на картину с младенцем антихристом. Уна начала что-то рассказывать о картине. Я держал её за плечи оставляя картину за спиной и собираясь во чтобы то ни было, не подпускать Уну к ней. Ей как-то удалось зарядить телефон, она нашла какую-то информацию о картине. Что-то про революцию, Рублева, древних масонов и колдовство.
Конец ознакомительного