Оттуда в небо струйкой поднимался белый дым. Теплый ветер обволакивал лицо и волосы. Над головами щебетали птицы. Возле бани переговаривались об огороде и урожае мужики, обернутые белыми простынями, попивая из деревянных кружек с металлической обоймой пиво. По крайней мере, так казалось Оксане издалека, и это зрелище вызывало теплую улыбку.
Баня представляла собой маленькое, одноэтажное темно-коричневое здание из дерева с кирпичной трубой, уходящей вверх, и печкой, куда подкидывали дрова. Сейчас, вблизи за стеклом, покрытым копотью, Оксана видела уже тлеющие угли. В больших светлых окнах горел свет от керосиновых ламп.
Мужик на вид лет сорока, худой, с перекошенным, как после инсульта, лицом, покрытым плотной щетиной, в тканевой темно-синей кепке, сползающей набок, первый обратил на девушку внимание.
– Ты кем будешь, нах-нах? – тут же спросил он, как-то странно на нее глядя.
Оксана неловко поежилась. Не нравились ей настолько пристальные взгляды.
Следом на нее посмотрел и другой мужичок – с доброй, веселой улыбкой, полненький и низенький по сравнению с первым. Лицо его гладко выбрито, а темные влажные волосы взлохмачены полотенцем. Щеки раскраснелись, словно сам он только-только вышел из бани.
– Так это Оксана, внучка Нинки. Слышал, новой сторожилой будет, – ответил он тому, что в кепке, а Оксана так и не смогла выдавить из себя хоть слова.
– Ну чего ты молчишь, нах-нах? – усмехнулся первый. – Мыться, нах-нах, пришла, так иди, нах-нах. Нет там уже никого, нах-нах.
– Ага, – кивнул пухлячок. – Только оставь баннику соли с куском ржаного хлеба и обязательно в кадушке немного воды и рядом кусок мыла небольшой. Он у нас вредный, часто ожоги любит оставлять первым и особенно последним, кто в бане остается, поэтому по одному там редко купаются.
– Спасибо, – чуть ли не заикаясь сказала Оксана, для верности кивнув.
Сейчас не верить в то, что говорят местные, было бы глупо с ее стороны. Особенно после того, что видела сама своими глазами. Даже чувствовала их прикосновение к себе и обжигающий холод.
Девушка невольно вздрогнула, что не укрылось от мужчин.
– Да не бойся ты. Вот страх вообще не нужен. Лучше выполни, что нужно, да игнорируй. Страхом эти мелкие сущности только питаются, – задорно подбодрил ее пухлячок. – Меня, кстати, Петрович зови, а матерщинник у нас Иван Степанович. У него самый лучший спирт и хмель во всей деревне. Ко мне за свечками обращайся. На моем участке, знаешь, как пчел много, а меда… мм… – Петрович состроил блаженное выражение лица.
– Если поможешь в огороде, нах-нах, отдам тебе, сколько хочешь. Стас сказал, что уж очень тебе понравился мой самогон.
Щеки Оксаны стали пунцовыми. Хотелось со всей силы вломить Стасу, а после вспомнилось, что он сам говорил тут об осведомленности людей про жизнь буквально каждого. Вот что значит людей телевизора лишили вместе с Интернетом. По городу Оксана начала скучать еще сильней. Там даже соседей по именам не знаешь, не то что лезть в их грязное белье.
– А у меня хлеба нет с собой… и соли, –