мы сделаем ему интоксикацию, в том же медблоке: ему гораздо легче станет без морфия…
– Делай, как говорю, а то застрелю девочку!..
– Что ж, если на то воля Аллаха – значит, ей не повезло сегодня… Стреляй. Морфий мы держим исключительно в медицинских целях…
Мать девочки завопила от ужаса, и хотела было броситься на террориста, но была сдержана бортинженерами: ей тут же вкололи успокоительное в шею, и она села на палубу.
Террорист, отпустив девочку, навёл пистолет на Константина Егоровича…
– Тогда я убью тебя!,..
Тот, увидев краем глаза, как мелькнула дрожь в коленях террориста, ответил:
– Выходит, ты действительно трус, если собираешься убить безоружного старика… А дальше что будешь делать?.. На всех у тебя патронов не хватит – здесь, по меньшей мере, три миллиарда человек…
Террорист задрожал сильнее. Глаза его покраснели от напряжения. Он выстрелил в Константина Егоровича, зажмурившись… Но пуля прошла мимо, чуть задев рукав рабочего платья: прилипла к железной переборке, как и сам пистолет, едва не оторвав руку бандиту. Оказалось: бортинженеры прикатили огромный неодимовый магнит в соседнюю каюту, и включили его в момент выстрела.
Террорист упал на колени, зарыдав. Протянул запястья рук вперёд, как бы говоря: «Виноват. Карайте меня.» Константин Егорович развёл руками, отвечая: «У нас нет на тебя наручников – не держим. Если хочешь очистить душу зайди в мечеть: она где-то в надстройках находится».
Террорист встал. Склонив голову, устало побрёл мимо Константина Егоровича, мимо изумлённой толпы. Его тело нервно поёживалось: казалось он чувствовал презренные взгляды людей. Хотя, по большей части это были жалеющие взгляды, поскольку ничего, кроме жалости террорист уже не вызывал.
Он дошёл до своей каюты. Сел. Достал из шкафчика верёвку и мыло. Отмерил нужный отрезок. Тщательно намылил, чтоб получше скользила. Связал петлю – удавку. Привязал другой конец к ручке двери, опрокинув верёвку на противоположную сторону. Встал спиной и накинул петлю на шею. Сделал глубокий вдох, решив поднять ноги, но… – в этот момент его посетила мысль: «Что ж получается: я жил, как трус, и умру, как трус?… То же мне – событие!… О, Великий Аллах!.. За что ты караешь меня так жестоко?.. Я был верен тебе всей душой, и всем сердцем!.. Свято чтил законы корана, выучив его наизусть!.. Почему, я теперь ухожу с позором?.. А?.. Что ты молчишь?.. Ответь!…»
Он с минуту стоял молча, закрыв глаза, и, сложив руки на груди. Затем, резко поджал ноги, начав дёргаться в конвульсиях. Он чувствовал хладнокровное сжатие удавки, опасаясь расслабить мышцы шеи: постепенно уплывало сознание…
Тут, он встал на ноги. Распустил удавку, высвобождаясь из петли, и восклицая: «Ах, глупец!… Какой же я глупец!… Аллах, велик!.. действительно, велик!.. Он увёл пулю от старика. Вырвал из рук моих пистолет. Он показал мне порочную сторону жизни, а мне лишь оставалось сделать выбор. Стыд толкнул меня на смерть, – но, не Аллах!… Проклятая гордость… А как жили пророки?.. Ведь к ним не сразу пришли откровения…»
Он