вокала и халява закончилась. Он начал прослушивание и потребовал от каждого продолжать песню. Все мои «коллеги» посыпались. Подойдя ко мне, он застыл в позе ожидания. Я выдал ноту в неплохой по чистоте тональности, а он не стал выяснять соответствие. Возможно принял меня за опытного хориста и подозвал следующего. Из нашего взвода особо тупых с высшим образованием, остался я один. Остальные продолжили отрабатывать печатный шаг и бороться со снегом.
Это «увлечение» сберегло мне много сил и нервов. Но была и оборотная сторона. Супруга приехала ко мне на один день. В это же время проходил армейский финальный смотр самодеятельности. Попробовал отпроситься, не получилось. Руководитель хора настаивал на моей ценности как в составе хоре, так и в музыкальной композиции, в которой пятеро курсантов, приобняв друг друга, исполняли душевное попурри на тему о войне. Супруге нашлось место в зале, и она три часа смотрела сие действо. Конечно, она рада была меня видеть, а природная тактичность не позволила высказать всё, что она думает по этому поводу.
Посудомойка
Сюжеты своих детективных романов я нахожу за мытьём посуды. Это такое дурацкое занятие, что поневоле приходит мысль об убийстве
Агата Кристи
В учебке я был на хорошем счету. Сержанты меня уважали, офицеры были снисходительны. Единственным человеком, ненавидящим меня, был командир дивизиона. Как он, не зная меня, выделял своей неприязнью из двухсот таких же балбесов, осталось для меня загадкой. Но факт остаётся фактом, старший офицер питал ко мне ярую не прикрытую злобу. Однажды, не совладав с собой, он схватил меня за воротник гимнастерки (лацкан куртки) и приблизив свое перекошенное лицо прошептал: «А тебя, шустрый инженеришко, я затасую в десантно-штурмовой батальон!». Я слышал об этом подразделении, но как там прыгают с пушкой, просто не представлял. Как не понимал и природу этой злобы. Это уже потом, в мирной производственной сфере, встречались начальники, беспричинно налитые неприязнью в мой адрес, но объяснял происходящее их завистью в отношении моих честных глаз и открытой улыбки. Понимаю, что зыбко, но успокаивало вполне.
Несколько отвлекся. Итак, благодаря неплохим отношением с начальством, я заступал в наряды либо почетные, каким было охрана знамен дивизии, так и приятные, коим было дежурство в чайной. Лишь изредка я трудился «зальным» в столовой, где разносил тарелки с едой, убирал со стола и мыл пол отведенной территории. Менее приятно, но сытно. Конечно, насыщение происходило в ущерб другим, но такая уж служба. Я не жестил.
Чайная была великолепна. Её величали «стекляшкой» за наличие больших окон. Вольнонаёмные тётеньки готовили различные кулинарные изыски, а я им помогал в режиме «отнеси-принеси». По окончанию выпекания бисквитов, последние равнялись, а обрезки собирались в большую тарелку и со стаканом сметаны передавались мне. Мне! Вечно голодному солдатику, постоянно недоспавшему и замученному тяготами идиотской службы. Такого восторга от еды я больше не испытывал в своей жизни.
Почетная