еще не хватает…
Он опять отложил вилку и задумчиво огляделся. Потом встал, заглянул в ящик с овощами, прошелся по шкафчикам, и приметил хлебницу.
– Хлеб! – радостно воскликнул Федор Евгеньевич. – Ну конечно! Как же без хлеба-то?
Он отрезал приличный ломоть черного хлеба и прошествовал к столу. Сел, вознамерился, было, откушать новую шкварку, как, вдруг отложил вилку в сторону, вскочил и решительно направился к холодильнику, откуда вытащил початую бутыль самогону.
– Ну, вот теперь добре! – удовлетворенно воскликнул Федор Евгеньевич, вернувшись за стол.
Он плюхнул пол стакана самогона, залпом выпил, мгновенно занюхал шкваркой, тут же отправил эту шкварку с долькой лука в рот, и откусил хлеба. После чего медленно жуя, откинулся на спинке стула.
– Вот что я вам доложу, граждане, – блаженно улыбаясь, пробормотал Федор Евгеньевич, – Если Бог есть, то я, теперича, совершенно определенно знаю, что он кушает! Уж можете мне поверить!
Кабан
Петру Олеговичу, пока тот изволил почивать, подложили свинью. Натурально. И даже не свинью, а здорового мало воспитанного грязного кабана под два центнера весом. Прямо под бок Петру Олеговичу и подложили, мерзавцы.
И вот сидит слегка ошалевший Петр Олегович на кровати и пытается сообразить, в какой момент давеча не сошлись звезды, что теперь он делит ложе с этой волосатой похрюкивающей тушей, издающей невыносимое амбре.
Вроде бы давеча все прошло чинно и благородно: немного выпили, слегка подрались, еще выпили, помирившись. После, кажется, пошли к кому-то в гости. Где еще выпили, подрались и выпили. А потом, вроде как, Петр Олегович побрел домой спать.
Правда, этот момент он совсем смутно помнил. Кажется, что побрел он не один, а с Варварой Сергеевной, или, может быть, с Ларисой Семеновной, или еще с какой-то дамочкой, но явно двуногой и вполне себе человеческого вида. И хотя, на этот счет точной информации не было, но только вот здоровенному кабану в центре города, а уж тем более в кровати Петра Олеговича, уж точно неоткуда было взяться.
И почувствовал Петр Олегович какую-то безграничную тоску. А почувствовавши – заплакал. И слезы ручьями потекли по лицу его, капая на шкуру зверя. И защемило сердчишко предчувствием неотвратимой беды. И…
Ну ладно. Тут уж мы, конечно, лишку дали. Ничего такого с Петром Олеговичем не случивши. Просто привиделся ему кабанчик спросонья, да сильного похмелья. А когда глаза свои ошалевшие все ж таки продрал, то и разглядел, что и не кабанчик это вовсе, а Маргарита Ильинична, его разлюбезная соседка по квартире.
Такие дела.
Дивный сон
Петру Сергеевичу приснился дивный сон, будто он не Петр Сергеевич, а старенькая табуретка, стоящая на кухне его старой знакомой Елизаветы Изольдовны.
И вот стоит Петр Сергеевич табуреткой посреди темной кухни, как вдруг включается свет и входит сама Елизавета Изольдовна. Причем совершенно нагая, испускающая какое-то сияние своими пышными