и подробностях, и не хотел повторять виденное ранее. Усилием воли он напрягся и зафиксировался в случайном положении. Положением этим оказалось нечто, парящее высоко в небе. Над его городком. Жарким летним вечером.
С высоты птичьего полёта городок казался чистеньким и аккуратным. Но, если спуститься вниз, иллюзия мигом рассеется. Всё та же пыль, всё та же грязь, всё тот же мусор проступят и проявятся, как и в любом подобном городишке. Только та птица, через глаза которой смотрел он, пока не собиралась пикировать к грязи и мусору, просто планируя на тёплых восходящих потоках. Край крыла то и дело попадал в поле зрения, и он определил его, как голубиное.
А городок, что раскинулся сейчас под крылом, являл собой зрелище умиротворённое и пасторальное. Закуклившийся в своей патриархальности и от этого самодостаточный. Замерший, будто янтарём залитый, чтобы стать сувениром или экспонатом в музее изящных искусств. Окраины, несомненно, были живыми, они разрастались, тянулись к небу крышами новостроек, а вот центр оставался недвижим и неизменяем, как по команде: «замри!» Но ведь так оно и лучше? Для такого городка?
Говорят, голуби олицетворяют собой души, и даже Святой Дух изображается в виде белого голубя. Их гипсовые фигурки ещё иногда можно встретить на могильных обелисках старых погостов. Как сидящих или воспаряющих, безнадёжно стремящихся к жизни, так и лежащих ничком, свесив голову за край, являя собой этой жизни окончание. Но этот голубь не был гипсовым и не щеголял белым оперением, мало походя на хоть сколько достойное воплощение Духа.
Нет, он был простой сизой грязновато-потрёпанной тривиальной птицей с окраин.
Конечно, голубь не знал ни как называется то, что раскинулось под ним мозаикой разноцветных крыш и купами зеленых крон и кустов, ни зачем оно тут и каковы его перспективы. Да это ему и не нужно. Голубь просто созерцал всё, что попадало в поле зрения его тёмно-оранжевых глаз, попутно привычно выискивая, чем бы поживиться. И поэтому, глядя, словно из-под его крыла, гипотетически можно было подглядеть многое, скрытое от обычных человеческих взоров, привыкших оценивать мир с высоты своей головы. А так как голова всё же обладает разумом, то можно было не только представить и увидеть, но и понять, определить и структурировать всю совокупность полученной общей красочной и прекрасной картины.
Он, смотрящий сквозь голубиные глаза, удовлетворённо замер, не двигаясь, не напрягаясь, не думая, стараясь раствориться в созерцательной нирване, просто насладиться тем, что само проносится перед взором. Не тревожить это странное призрачное бытие, не пускать круги и рябь по этой псевдореальности. Просто наблюдать. Тихо и комфортно, без суеты и паники. Наслаждаться тем, что имеется. Не стремясь достигнуть высших сфер и не руша то, что есть. Просто подсматривать через голубиные глаза, иногда с мысленной улыбкой отмечая нечто интересное или знакомое.
Городок, что раскинулся внизу, назывался Китежградом,