а перед его глазами всё прокручивалась картина того, как он, мечась между отцом и гробом, так и не добился того, к чему долгие годы так яро шёл. Он был в половине шага от Ниферио-Ритио – сильнейшего магического артефакта, он был готов сам прыгнуть в яму вместе с гробом! Но отец… отец, главный напарник своего сына, решительных действий которого Никита ждал всем своим существом, даже не повёл бровью! Может, он всё-таки воспринял предложение Чернова-младшего, как недостоверную, ложную информацию? Может, старый граф уже не доверяет молодому? Никите оставалось только гадать. Корней Мстиславович ни в доме, ни на кладбище не проронил ни слова и всю дорогу упорно молчал. Он был ужасно зол на отца, но злость эту, решил сын, он выльет, непременно выльет на отца вечером! Терпеть уже не было сил!
Астрид тоже была погружена в свои мысли. Она не понимала, как Эмме Молчановой, работающей в этом доме три года, пришло в голову совершить такой омерзительный поступок.
Ещё утром Астрид убеждала себя в обратном, но вид мёртвого дедушки, совершенно изменившегося за ночь, заставлял внучку покойного графа презирать и ненавидеть прошлую домработницу. Однако, остыв в самую малость, Астрид поняла, что всё равно не может до конца поверить в то, что это сделала Эмма. Что-то здесь было не так, но пока девушка не решалась углубляться в эту мысль.
Поток её рассуждений в очередной раз прервала уже знакомая музыка. Вновь та, которую девушка слышала и вчера, и позавчера. Когда Астрид прислушалась к мелодии в этот раз, она вдруг поняла, что слышит её с самого начала обеда, просто не отдаёт себе в этом отчёт, как не отдаёт себе отчёт в своём ежесекундном дыхании или моргании любой человек. А может, музыка играла и играет здесь всегда? Просто все настолько к ней привыкли, что считают тишиной? Тишиной, характерной только для этого дома? Девушка не собиралась спрашивать у родственников об этом сейчас, ведь не исключено, что мелодия не доносится из Музыкального зала, а по непонятным причинам просто звучит в её голове… а если это так, то все вопросы только к Астрид. Поэтому, она просто принялась слушать мелодичную и очень грустную песню, что напевал ей, как она предпочла думать, старинный Особняк Ветра. Однако потом девушка развеяла собственные иллюзии – в Музыкальном зале находилась Хельга Ивановна.
День уныло перетекал в вечер. Катерина Мстиславовна, словно пропитанная немым стыдом за то, что это был один из её действенных способов избавления от тяжести горя – выпила немного вина и осталась в Обеденном Зале до самого вечера. С ней здесь осталась Минерва Мстиславовна. В полумраке тускло-светящихся маленьких светильников сёстры тихо разговаривали об ушедших родных. Изредка их речь прерывалась тихим плачем. Графиня Чернова словно была сшита из обрывков таких
разговоров. Каждая морщинка на её лице, каждая слеза, упавшая из её усталых глаз – всё это были будто бы те, кого она потеряла за свою жизнь.