упенях култышки из льда. Дворники ещё не то расскажут – ты им больше верь! У них там, на югах, все сказочники, как Старик Хоттабыч. А руки-то не всегда из нужного места растут… Вот и снова не почистили, как надо. Я и сама недавно там чуть не растянулась, хотя уже апрель…
Остановившись, Таня смотрит в окно. Отсюда, с высоты шестнадцатого этажа, виден отходящий от остановки троллейбус, похожий на неуклюжего жука. Сейчас он доползёт до перекрёстка, повернёт налево и исчезнет за бежево-изумрудной панелькой, которую в народе называют «китайская стена». А Таня тем временем продолжит поливать цветы: раскидистую бегонию, которая давно мешает задёргивать штору, кактус, расцветший лишь однажды примерно в такие же холода, пальму, которую давно пора пересаживать в напольную кадку, да всё руки не дойдут… Таня поворачивает ручку и откидывает створку стеклопакета, впуская холодный апрельский воздух. Сегодня с утра мело, хотя скоро уже День космонавтики, а там и майские не за горами. Пустыри, кусты и беспорядочно разбросанные деревья присыпаны снегом, и он медленно тает. Мчащаяся машина, пытаясь проскочить на жёлтый, цепляет лужу и поднимает за собой целый фонтан. Таня выливает последнюю каплю на макушку неприхотливому кактусу и несёт лейку в ванную, где ставит в бирюзовый шкафчик, под цвет смальты на стене. Там же у неё, помимо порошков, хозяйственного и душистого мыла, давным-давно завалялась целая связка свечек – на тот случай, если отключат свет. Правда, такого не было уже лет сто, но муж в своих привычках военного неисправим. У него под рукой всегда должны быть сухой паёк, «средства защиты» и осветительный прибор. Фонарик, естественно, тоже имеется, но свечки надёжнее. Правда, спички ещё нужны, но и они есть, понятное дело.
Выйдя из ванной, Таня заворачивает на кухню, кладёт в пакет несколько пирожков с повидлом, которые испекла накануне, затем выбегает в прихожую, суёт ноги в сапоги, хватает сестринскую аптечку и спускается на десятый этаж. Ключ у неё есть – Тамара отдала его, как только вернулась из больницы.
В прихожей у Тамары – почти библиотека: книжные полки поднимаются под самый потолок. Напротив вешалок с одеждой каким-то чудом уместился стеллаж, заставленный сверху донизу толстыми литературными журналами за давно минувшие десятилетия, с одинаковыми корешками, издающими библиотечный запах: смесь пыли, бумаги, выцветшей типографской краски… Таня опирается об угол стеллажа и снимает сапоги, в который раз соображая, что могла бы спуститься и в тапочках, но учительскую привычку к порядку уже не выветришь, даже если она временами зашкаливает.
Тамара сидит перед телевизором, откинувшись на спинку разложенного дивана. Загипсованная нога лежит на приставленном стуле.
– А я тебя уже и не ждала, – напористо начинает она.
– Мне уйти? – ухмыляется Таня.
– Ща! Уйдёт она! Ты же мой единственный луч света в тёмном царстве!
– С повидлом. Ночью пекла. – Таня шмякает пакет с пирожками на диван рядом с Тамарой, – Подгорели, правда, немного, но есть можно.
– С каким повидлом-то хоть? Не с черносмородиновым, надеюсь?
– Так, ну-ка дай сюда!
– Таня цепляется за пакет, но Тамара ловко перехватывает, и они тянут его каждая на себя, как две школьницы, которые не поделили портфель.
– Ну, хорош, кончай! – хохочет Тамара. – Ты мне сейчас всю постель повидлом уделаешь. А чёрную смородину хрен отстираешь, и мне до морга придётся спать на пятнистой простыне.
– Этого добра я могу тебе целый тюк принести, – сдаётся Таня, отпуская пакет, – Я вон медсестру знакомую попрошу, она в больничке работает. У них там все простыни пятнистые, сама была, знаю.
– Обоссанные, что ли?
Тамара хихикает прокуренным голосом. Такое ощущение, что там у неё внутри что-то звенит или сыплется.
– Учитель литературы высшей категории! – качает головой Таня, будто отчитывая двоечника. – Лучший друг детей и мастер изящной словесности!
Тамара громко кашляет в ладонь:
– Если бы ты была моей ученицей, я бы тебе сейчас сказала: «А в ухо?»
– Не сомневаюсь! – Таня садится на стоящий рядом стул.
– Ты же знаешь, я на уроках романсы не пою, а уж с тобой, слава те господи, могу себе позволить поговорить не как училка, а как живой человек, тем более, в моём положении! – Она наконец заглядывает в пакет. – Мм, Тань, с малиновым, что ли?
– С пердариновым.
– Ну, хорош обижаться! Я вообще только три варенья признаю: малиновое, клубничное и вишнёвое. А чёрная смородина или какой-нибудь крыжовник – это вообще дрисня дриснёй…
Морщась, Тамара переключает канал, и на экране появляется бровастый мужик в военной форме. Он что-то поёт своим ярко выраженным тенором, но из-за слишком тихого звука невозможно разобрать ни слов, ни мелодии.
– На Брежнева похож, – ухмыляется Таня.
– Брежнева нам тут только не хватало!
– Опираясь на костыли, Тамара выключает телевизор, встаёт с дивана и чуть не падает.
– В последний момент Таня успевает её подхватить:
– Эй,