взмывала в воздушные просторы воображения. То, что она написала в романе «На маяк» о художнице Лили Бриско, Вирджиния могла бы сказать и о самой себе, – что «кисть (или перо) – единственно надежная вещь в мире раздоров, разрушения, хаоса». И божественная сила, которую она ощущала как писательница, прекрасно воплощена в другом отрывке из этого романа, когда Нэнси Рэмзи склонилась над заводью: «Замечтавшись, она преображала заводь в бескрайное море, пескарей превращала в акул и китов и, держа ладонь против солнца, окутывала тучами весь свой крошечный мир, как сам Господь Бог…»19.
Однако этому образу противостоял куда более мрачный и в то же время стойкий образ тщетности и беспомощности. Она пронесла его с собой через всю жизнь. Его можно найти в заметках к черновикам «Пойнц-холла»: «Разве я не обременена? Последний маленький ослик в длинном караване, пересекающем пустыню? Нагруженный тюками, туго перевязанными ремешками? Моими воспоминаниями, моей ношей. Тем, что прошлое возложило на мою спину; мол, маленький ослик, встань на колени. Наполни свои корзины. А потом поднимись, ослик, и иди своей дорогой, обремененный мусором, имуществом, пылью и драгоценностями, пока на пятках не натрутся мозоли, а копыта не треснут… Таково было бремя, возложенное на меня при рождении…?»
Все, что писала Вирджиния, содержало этот контраст между «Господом Богом» и неким эквивалентом беспомощного «маленького ослика». Это отражало ее восприятие мира как разрозненного и конфликтного, «то и дело готового накинуться из-за угла»20. Это был разделенный на части, противоречивый мир Лесли и Джулии Стивен на Гайд-Парк-Гейт 22, который маленькая Вирджиния никак не могла свести воедино. И в каждом своем романе она пыталась соединить «бесконечные диссонансы», обнаруженные в процессе знакомства с этим миром.
В мае 1925 года, когда ей впервые пришла в голову идея автобиографического романа «На маяк», она увидела, что «в центре будет отец, сидящий в лодке и декламирующий “поодиночке гибнем мы в клубящихся пучинах тьмы”»2122. Но получилось иначе: законченная работа стала лирической записью воспоминаний о детстве, – ведь еще в 1906 году она заметила, что «детские воспоминания… остаются яркими». Не в корнуолльском ли дневнике за 1905 год Вирджиния нашла свое детство, сохранившееся в почти первозданном виде? Облекая в поэтическую форму прозаические переживания, страхи и гнев ранних лет, она сумела преодолеть разрыв между фактами и чувствами и познала солипсическую силу художника, воссоздав на свой лад тот мир детства, полный бессилия и пассивности.
Роман «Годы» тоже представляет собой хронику семьи Стивен, но в нем Вирджиния применила другой метод. Персонажи воспринимаются и описываются взрослым человеком. Сменив детский взгляд, использованный в романе «На маяк», на более «объективный», Вирджиния обнаружила, что приводит биографические, а не эстетические факты, то есть документирует,