у меня блямкает телефон. На сей раз это точно Рич, думаю я, хватая его. Но высвечивается номер Кейна, а его текстовое сообщение гласит: Красивое украшение для газона, говоришь?
Замечаю, что губы у меня невольно кривятся в усмешке, поскольку суть в том, что Кейн – единственный человек на этой планете, который по-настоящему улавливает смысл моих брошенных с ходу подколок. Хотя, я думаю, он это знает. Я думаю, этим Кейн напоминает мне, насколько хорошо он понимает меня, а я понимаю его. А вот чего он не понимает, так это того, что я уже знаю это и что мне это не нравится. Набираю ответ: Красивое украшение для газона – это лучше, чем уродливое. Тебя беспокоит, что ты – лицо, представляющее оперативный интерес?
Кейн: Ничуть не беспокоит.
Откидываюсь на матрас и отвечаю: А зря.
Тут телефон начинает звонить, и, конечно же, это он. Я не отвечаю, и после нескольких звонков получаю его следующее сообщение: Чего ты боишься?
Себя… Его…
Печатаю: Спокойной ночи, Кейн.
Он отвечает: Спокойной ночи, Лайла, и, клянусь, я почти слышу, как он произносит мое имя тем глубоким, знойным баритоном, который всегда заставляет меня чувствовать себя единственной женщиной на всем белом свете. Хотя, с другой стороны, он вообще мастер в том, чтобы заставить тебя ощутить себя центром вселенной. Интересно, не такое ли чувство Саманта пытается вызвать у моего брата? И не это ли чувство Джек-потрошитель вызывал у своих жертв?
Ставлю будильник на телефоне, чтобы поспать ровно четыре часа, а поскольку одиннадцать – мое счастливое число, добавляю еще одиннадцать минут. Кто откажется от дополнительных одиннадцати минут сна? В итоге я встану прямо на рассвете – идеальное время, чтобы вымыть дверь во внутренний дворик. Кладу телефон на живот, а руку на Куджо, прежде чем закрыть глаза. Сон начинает овладевать мной на удивление быстро, но мой разум работает, даже когда дремота уже держит меня в плену.
Я сижу на диване, неукротимо дрожа всем телом, и это меня чертовски бесит. Дрожь – это для мягких, избалованных барышень, которые начали планировать свой путь к богатому замужеству, едва только научившись ходить и говорить. Девочек, с которыми я ходила в школу. Девочек, с которыми, как хотел мой отец, мне следовало подружиться и стать такими же, как они. Я даже не знаю, почему дрожу. Я не боюсь. Я ничего не чувствую. Абсолютно ничего. Я заглядываю глубоко внутрь себя и пытаюсь отыскать хоть какие-то эмоции, но там просто черная дыра тьмы, которая, как мне кажется, что-то значит, но мне вроде как совершенно до лампочки, что именно.
Звук шагов привлекает мое внимание к открытой раздвижной стеклянной двери, и я вскакиваю на ноги. Мгновение спустя в комнату входит Кейн. Его галстук ослаблен, белая рубашка испачкана красным – кровью, и у меня пересыхает в горле. В груди закручивается тугой узел – там, где должны существовать те эмоции, которых я не испытываю. Кейн, конечно, не выказывает ни малейших признаков того, что его промокшая одежда или события, которые