огонёк влюблённости у парочки не получалось, поэтому отношения их стали достоянием общественности ещё до отправки в экспедицию. Надежда Васильевна настолько расцвела и похорошела, что вызывала зависть, а иногда и откровенную враждебность некоторых музейных дам, считавших себя, по всей вероятности, более достойными кандидатурами для близкого общения с иностранцем. Но влюбленные будто и не замечали этого, просто наслаждались свалившимся на них счастьем. Жизнь их связалась настолько прочно, что уже через полгода американец «перетащил» свою неожиданно образовавшуюся «любовь» в Москву, купив для неё квартиру в неплохом районе и даже найдя место реставратора в одном из престижнейших музеев столицы. А до того он успел улучшить ее жилищные условия в родном городе. Ко всему, в условиях тотального дефицита он обставил «однушку» на зависть всем новой мебелью и импортными бытовыми приборами. Надежде Васильевне оставалось только украсить жилище по своему вкусу.
Приглашенные американцем на Урал староверы из заокеанского штата Орегон – Сильвестр и жена его Настасья – говорили на непривычном для современного русского уха старинном наречии. Одна пожилая сотрудница музея вспоминала, что так говаривали старые бабки в их деревне. В отрыве от корней язык будто законсервировался, остановился в развитии, правда, при этом он был перенасыщен огромным количеством американизмов, вернее сказать, английских слов и выражений.
В отличие от наших староверцев, сложивших свои исторические костюмы в окованные железом сундуки и комоды, американские одноверцы повсеместно одевались в народные костюмы. Сильвестр носил косоворотки невероятных цветов, например, василькового или лимонного, а Настасьин сарафан был скроен из современного розового шёлка красивого узорчатого тиснения. Но главное было не это. У обоих (в начале девяностых-то!) имелись мобильные телефоны, а у Сильвестра был даже ноутбук. И вообще, несмотря на необычный для современного российского человека вид, оба вели себя крайне раскрепощённо.
И никак не могла понять Настасья, почему это в одном из московских бутиков продавцы не пожелали показать ей приглянувшийся платок, мол, всё равно не купите. Сотрудницам музея пришлось объяснять русской американке, что, скорее всего, из-за необычного для начала девяностых наряда её приняли за деревенскую жительницу – в нашей стране в то время, как правило, безденежную. Иностранку это очень удивило и оскорбило.
В свою очередь советские староверы лишь подивились электронным игрушкам, не более того. Для них они являлись, как и телевизор, «порождением бесовских сил». А вот их американских единоверцев, несмотря на принадлежность к строгой вере, трудно было заподозрить, как впрочем, и других их соотечественников, в излишней скромности. Даже высокие бизнесчины, кои в большом количестве хлынули в Россию в годы перестройки, вели себя довольно бесцеремонно.
– Какой