пять. Если их накапливается больше – в «стране» начинают распространяться переселенческие настроения.
Расползлись червяки.
А я остался копать.
Думать.
Радикализм – опасная вещь.
А консерватизм – это хорошо.
Наверное, старею.
Интерес к жизни
Интерес к жизни возвращался и нарастал сначала постепенно как некое возбуждение изнутри.
Сначала понравились некоторые выражения из романов Ж. Сименона: «Бывают дни, когда я ничего не понимаю… Смеркалось… Пойдем, полюбуемся, как темнеет… Выпьешь горячего лимонада?.. Улица принца… Выгнать ее труднее, чем кота утопить…»
Потом я выздоровел от этой восьмимесячной депрессии, но выздоровел так, что уже навсегда запомнил тот ад «по ходу жизни».
И что я состарюсь и еще обязательно и не раз в него попаду. Это грустно.
Теперь я хотел и снова мог видеть то, что хотел, вот эти все лирические стороны вещей, которые мне так нужны, хотел и мог гулять осенью по улицам Феодосии и записывать ее краски, ветры, ее море и ее деревья. Но теперь понимал, что буду гулять эту осень уже по-другому, не так уже искренне, как это раньше бывало. Но я надеюсь, что осень еще захочет пройтись со мной по улицам моего города. Наверное, наверное, такое еще будет, хотя она давно покинула меня.
И это «давно» длится так долго, что я сегодня уже не так знаю зачем. Зачем я гулял раньше под ручку с осенью.
Теперь я думаю о своей любви так: мне нравится видеть, как люди живут с Осенью рядом – всякий по-своему. Как? Это видно по тому, кто во что одет и как идет навстречу, какой походкой подходит к ней и с какими намерениями на лице. Даже то, какой у кого живот, многое говорит о взаимоотношениях человека с осенью.
Вот идет юность. Только невинная молодость может так наивно и легко одеться. Вот идет старость… и это нам всем еще предстоит.
Раньше я хотел узнать божественный принцип мира, чтобы рассказать его всем. Казалось само собою разумеющимся, что от этого люди станут счастливее. А узнал только самую маленькую часть от этой тайны.
И мне сразу расхотелось поведать ее кому-либо, потому что не хочу развенчивать наивность молодости. Юность лишать ее глупых надежд и ликования. Остальных – тревожить.
Всю жизнь искать ответы, чтобы приготовиться к грядущему! То, что я понял и ожидаю от будущего, – пугает. К этому невозможно приготовиться (старость, болезни, нужда, еще многие и многие немощи). А вкусив хорошего, как можно потом довольствоваться меньшим?
Остальные люди этого не понимают разве? Счастливы, кто не понял, еще не понял. Но ведь хотя бы половина людей, наверное, понимает. Но тогда становится еще более тошно, страшно. Ведь половина людей живет в хроническом тотальном несчастии. Осознавание этого потрясает. Блажен, кто верует, легко ему на свете?
Если бы…
А моя