видели.
Я набрал чьих-то продолговатых желто-зеленых листьев и высыпал их дома на диван. Они лежат как подстилка из свободной индейской жизни, ими хочется засыпать всю кровать и крепко выспаться на них.
Дома стирка с хлоркой.
Окунул лицо в листву – запахи осени.
Ужасная вещь жизнь…
Каждую минуту думаю, то ли я делаю и что об этом завтра подумаю я сам или другие:
– на службе,
– родители,
– жена.
Не хватились ли меня уже:
– родственники,
– на службе,
– жена,
– приятели.
И все ли я сделал, что наобещал, «обещалкин-выполнялкин».
А не ждут ли более важные дела?
От этого всего у человека повышается уровень тревожности. Это и об этом пытается человек понять долго. Полжизни. От чего это я такой тревожный, встревоженный, иннервированный? Через тридцать лет пристального наблюдения за самим собой – понимает! Вот от всего этого!
И тогда начинается работа над самим собой.
Эта долгая дорога в дюнах жизни.
А вот батюшка из Введенского храма и не торопится никуда.
Все пути одинаковы, главного нет, оставайся без выбора тысячи лет…
Все со страхом смотрят, что я там могу так быстро записывать в блокноте, вроде бы уже ничего и не происходит!
Дима, расскажи о степи
– Дима, расскажи о степи
– А что о ней рассказывать, степь как степь, голая, и ничего в ней нет – трава до самого горизонта.
Жалковато смотрятся в степи горцы, да и русские тоже.
…Я – гибрид многих, поэтому и вырос в степи под Феодосией.
Поэтому… что о ней, о степи, рассказывать. Идешь, жарюка неимоверная, в степи нет ничего живого, казалось бы, и вся растительность какая-то жухлая и полудохлая, а земля – пыль, – тых, тых, тых. Идешь, а пыль под твоими ногами при каждом шаге – пфф, пф, фф.
Голову печет, твои глаза видят огромный горизонт вокруг себя – «круговое зрение», такого нигде никогда не бывает, ни в горах, ни среди холмов, ни в городе. Все народности, живущие в степи, обладают таким периферическим зрением на 360 градусов вокруг себя. И давно тебя видят, когда ты подъезжаешь к ним, и давно тебя рассмотрели и поняли, с каким вопросом ты обратишься к ним, и ничего им не надо говорить. «Пхе». «Гхе» – откашляется степняк и сам тебе все ответит.
Присядешь над травой – ах! – а там жизнь: муравей дохлую муху тянет, и все там копошится и живет; муравьиный лев в муравья песком сыплет. Жизнь! Кипит! А казалось, в этой выжженной земле и нет ничего. Встаешь и становишься над ними великаном таким огромным-огромным. Взглянешь на небосвод, а он так велик, а степь так бесконечна, а ты такой маленький-маленький, как тот муравей, только в степи такое бывает. Что о ней больше рассказывать. Копчик все время в небе над тобой – хозяин…
Мы слушали.
И слышно