наладють печку, сушуть и молотють… И какой же потом хлеб душистой из этой ржи получался!
Не-ет, пшаницы тогда еще не сеяли, пшаничную муку только на пироги к празднику покупали, а так всё лепешки ситные пекли. Высеють ржаную муку на сито и замесють тесто, да попрохОней, пожиже ставили, а потом – на капустный лист и в печку. Бывало, все лето эти листья ломаешь, обрезаешь да сушишь, сушишь…
Держали Писаревы еще и пчел, за амбаром колоды стояли. Как начнёть дед мед выбирать, да как отрежить нам по куску от сот, вот и сосём цельный день…
Раз так-то возил сжатую рожь в сараи, а тут возьми, да и отроись рой. А сестра моя двоюродная Дуняшка такая боевая была! Сейчас и наладилась этот рой сымать, полезла и зацепилася за сук! А рубаха-то на ней из замашки была, крепкая, вот и повисла на ней. Ну, дедушка как бяжи-ить:
– Ах, ах! – задыхается прямо. – Боже мой, зачем же тебя туда понесло-то!
Испугался дюже, что она пчел сейчас растревожить, те и набросятся на лошадей, и что тогда? Они ж понести могли. Да распряг их скореича и в конюшню заводить. Завел, а уж тогда и Дуняшку с этого сука снял, и рой.
Прово-орная была… Помню, уже после второй войны с немцами нашел ее сын капсуль от мины да положил в карман, а тут картошку как раз надо рыть. Пошли они… Ну, он, видать, и толкнул его лопатой. Так сына сразу убило, а у Дуни ногу… Доктор сразу: отнять, мол, надо! А она:
– Не-е, как же я без ноги? Ванечка-то глянить, а я и без ноги? – Это муж ее… Как раз в Сибири отбывал за анекдот про Сталина. – Ванечка мой возвярнёцца, как глянить, а я и без ноги? Не-е, лучше помру.
И померла… И пошла на тот свет вслед за сыном.
Вернулся ли её Ванечка? Да повезло ему, вернулся. Рассказывал как-то: попал на лесоповал, и в бригаде их было вначале семьдесят человек, а потом только двое и осталося. он да начальник. И потому, что взял его тот к себе поваром. Семь лет оттельпужил! А вот ни жены, ни сына не застал.
Глава 5. Дед Ляксей и бабка Анисья
Рассказать и о мамкиных родителях?
А жили они тоже крепко. Двор у них был просторный, рубленый: конюшни, закутки, подвал, да не один, а недалеко от дома рига стояла, амбары. Когда муку смелють, там и хранять, да и крупу там же рушили, масло отжимали, так и стоял на кухне бочонок с конопляным маслом. Скотины мно-ого у них было! Три лошади, две коровы, овцы, свиньи, жеребенок обязательно, телята. Ну-ка, попробуй накормить-напоить это стадо! Вот и сеяли гречиху. Да в два-три срока, какая лучше уродить, солому гречишную на корм скоту и запасали.
Деда Ляксея Писаренкова, маминого отца, я хорошо помню, глаза-то у него голубые-голубые были! Бывало, как пригреить весна, так и приедить к нам на своей старой лошади с белым пятном на лбу… кони-то у него и ишшо были, но он любил и берег вот эту, старую.
– Она, – скажить так-то, – по мне. Она быстро не бегаить, и я тоже.
Да и повозка у деда Ляксея… У нас на Ряснике на таких не ездили, издали его видать было, вот и бягим встречать. Гостинцев