винтовку и угрожающе наклонила штык.
– А ну ступайте в комендантскую! – зло выплюнула. – Еще разводить антимонии! Прибыли – извольте на обыск!
На царе исчез, растаял призрачный алый плащ. Цесаревны ухватились за чемоданы и потащили их по коридору. Матрос выхватывал поклажу у них из тонких ветвей-рук, насильно вырывал и нес сам. Мальчишка стоял рядом с царем, царь сзади него, руки у мальчика на плечах, и прижимался к нему ребрами, животом. Лямину показалось: это царь сейчас сын, а мальчишка – отец, и защищает его собой, заслоняет. На старухе лица не было. Вместо лица шла сначала одна волна – ужаса, потом другая – радости, потом третья – мольбы, потом волны менялись местами и накатывали снова.
Они все вкатились, как по грязному столу белые жемчужины, в комендантскую – все: и люди, и чемоданы, и баулы, и даже собаки. Одна собака затявкала за пазухой у одной из девиц, когда они уже приблизились к комендантской. Две носились у людей под ногами. Пашка тряхнула винтовкой. Опять сплюнула.
– Черти, а, – покрутила головой, и весело и сердито. – Собак с собой по Сибири таскают. Одно слово – господа!
Лямин знал, как она ненавидела господ.
«Классовая борьба, и ничего иного. Это самая важная вещь на свете. Все остальное, как говорит повар Гордей, гиль».
Одна из девушек подхватила курносую собачонку на руки.
Скрылись за дверью.
Пашка шумно выдохнула. Нацепила на плечо винтовку. Оперлась локтями о перила и сверху вниз длинно и тоскливо поглядела на Лямина.
– Мишка, – ее голос был так же тускл и тосклив, – Мишка! Сейчас начнут их трясти. Искать сам знаешь что. Знаешь, что?
Ему пришлось кивнуть головой.
– А ежели найдут?
Лямин пожал плечами.
«Вот дура, говорить на эти темы, и прямо перед носом у Авдеева».
– Как думаешь, а может, это все сказки?
Он, еле переставляя ноги во вдруг ставших тяжелющими, чугунными, сапогах поднялся по лестнице на второй этаж, смерил Пашку взглядом мрачным и мудрым. Придвинул к ней лицо. Ощутил жар ее веснушчатой круглой щеки.
– Ты, заткни пасть. Много будешь знать – тебя Голощекин сам зашибет. Или Юровский.
Пашка свистнула. Ей очень шло свистеть. Она становилась похожа на подворотного парня-хулигана.
– Меня Авдеев защитит.
– А с какой это стати он тебя защитит?
– Ну, добавь: дуру такую.
– Дуру такую.
Пашка тихо засмеялась.
Он ощутил сначала легкий укол, потом на месте укола вспыхнула и быстро разлилась по телу, а потом и по сердцу живая, острая боль.
– Что? Что об Авдееве подумал? И… обо мне?
Развернулась. Через плечо кинула:
– Ну, думай, думай. Тебе – полезно.
Он тоже повернулся, сбежал с лестницы, нещадно гремя сапогами.
Ноги прели в давно не стиранных портянках.
* * *
– Ну и как? – Авдеев даже не сел за стол, как обычно. Не принял начальственный вид. Стоял рядом с чемоданами и глядел на них жадно, жарко. – Открывай!
Ольга