Камера дернулась в сторону и развернулась, вместо этого снимая обрушение церковного шпиля. Через динамики телевизора донесся приглушенный рокот далекого взрыва. На заднем плане под черными флагами с черепом маршировали по пустынной улице другие бородатые мужчины, распевая: «Bit ćе mesa! Bit ćе mesa! Klaćemo Hrvate!» На мясо их! На мясо! Перебьем всех хорватов!
– Выключите, пожалуйста, – попросил беженец.
– Минутку, – пробубнил отец.
Но тут в квартиру вдруг ворвался Лука, припечатав ручку двери прямиком в пробитую мной трещину.
– Ана! Vukovar je pao!
– Я знаю, – ответила я. И кивнула на телевизор и сгорбленного над столом мужчину, который сидел спиной к телевизору и большими жадными глотками уплетал тарелку супа, выделенную отцу на обед. Лука весь покраснел и поздоровался с моими родителями. Он сунул руки в карманы джинсов, и мы вчетвером столпились вокруг телевизора, поглядывая, кто как реагирует на эту кровавую бойню.
– Маму-то предупредил, что ушел? – спросила моя.
– Да, – ответил Лука, но как-то слишком уж поспешно.
Он схватил меня за руку и потащил к двери.
– Может, лучше посидите у нас? А я вам что-нибудь перекусить приготовлю.
– Ну мам, – ссутулилась я в знак протеста.
Я знала, что Лука пришел, поскольку счел осквернение Вуковара уважительной причиной прогулять уроки, но у нас было больше шансов уйти, если вести себя как ни в чем не бывало.
– Нам же в школу надо, – заныла я. – А то еще опоздаем.
Но мать никогда не слушала нытье и, пропустив мои слова мимо ушей, принялась готовить смесь для Рахелы. Мы с Лукой тихонько прошмыгнули в гостиную.
Беженец, прикончив суп, горел желанием уйти подальше от телевизора, а потому пошел следом и сел на дальний край дивана. Лицо у него заросло щетиной и грязью, рубашка вся перепачкалась, а под отросшими ногтями было черным-черно. Мне стало как-то не по себе, и я пожалела, что родители не приглядывали за гостем, но они возились с Рахелой, пытаясь ей хоть что-то скормить – в итоге просто пичкали ее едой через силу, – и оба ничего не заметили.
– Он увел мою жену, – сказал беженец. – Я через стенку слышал, как она кричала.
Мы с Лукой сидели, вытаращившись, и боялись шевельнуться.
– У него на ожерелье были нанизаны уши. Уши, срезанные с людей.
Мужчина обхватил руками голову, стиснув пальцами уши – будто проверял, на месте они еще или нет. Мне отчаянно хотелось пойти уже в школу. Казалось, целая вечность прошла, когда наконец из-за угла показался отец.
– Только сразу после уроков домой, хорошо? – Он вскинул брови.
– Да, – ответила я, не привыкшая к комендантскому часу, но готовая на компромисс.
– Тогда вперед.
Мы украдкой спрыгнули с дивана под шум гремящих кастрюль и кадров обрушения здания. Отец подмигнул нам, и мы выскользнули за дверь.
Когда я вернулась из школы, беженец уже ушел. Родители не сказали куда, а я и спрашивать не