Вы, дорогая, помните, у Анатоля Франса «Боги жаждут», революция всегда пожирает своих детей. Начали в восемнадцатом году с левых эсеров, и пошло, и поехало. Нет уже ни Троцкого, ни Бухарина, ни Рыкова с Каменевым. Кто-то уже там, в гостях у Карла Маркса и Ленина, а кого-то скоро тоже спровадят на тот свет. Но заметьте, они никогда не забывали охотиться на «бывших», на священников и зажиточных крестьян или, как они их глупо так называют, на «кулаков», – пожал плечами Василий Дмитриевич.
– Вася, прекрати немедленно, что ты опять завёлся, зачем тебе это надо, как нарочно, – Татьяна Ивановна, всегда сердилась, когда при ней начинались «разные интеллигентские разговорчики».
– Это я на твоего супруга плохо влияю, заражаю его нигилизмом, – усмехнулась Зоя Константиновна.
– Не надо о страшном, право же, не надо, давайте играть. Что у нас, «не брать дам»? – Анна Владимировна протёрла очки и водрузила их на нос.
– Да, хорошо бы, если бы дам они не брали, но их тоже берут, хотя в основном по тузам, королям и валетам ударяют. И шестёрками не брезгуют.
– Вася, но я же прошу тебя как человека, перестань, пожалуйста. Ну вот скажи, зачем нас арестовывать, мы уже никому не можем мешать, – Татьяна Ивановна вдруг сама поддержала тему, которую хотела закрыть, что выдало её сильное душевное волнение.
– Для отчётности, Танечка, у них же плановое хозяйство. Арестовать столько-то и столько-то, столько-то из них расстрелять, и так далее. Для массовки могут и нас привлечь, потому и нужно быть сейчас незаметными, чтобы под сурдинку не угодить в Бутырку.
Татьяна Ивановна тяжело вздохнула и отвернулась, она выглядела расстроенной. С младых ногтей она любила русский народ всей своей немецкой душою. И когда маленький Коля пошёл в гимназию, она не захотела сидеть дома, как многие жёны чиновников, а занялась устройством клубов с чайными для рабочих в Московских народных домах – Садовническом, Новослободском, Сретенском и Введенском. Она помогала Народному театру при Сергиевском народном доме, занималась организацией мастерских для сирот, благотворительными делами, а в годы войны – помощью инвалидам и семьям ушедших на войн у. Многие в городе её знали как прекрасного организатора, неутомимого и отзывчивого человека. Неудивительно, что в восемнадцатом году её, можно сказать, «на руках внесли» в формирующийся аппарат Московского городского совета. Так как она искренне была «с народом и за народ», то образы грядущего светлого справедливого будущего её привлекли, она даже вступила в партию. Но, увы, не могла она не видеть, как далёк окружающий её мир от декларируемых идеалов. Разговор был ей в тягость и огорчал, потому что в нём была правда жизни, и она это тоже знала.
В городе шли аресты, а в Быково и Ильинском жизнь почти вошла в колею, за всю осень арестовали только двоих шапочных знакомых Татьяны Ивановны. Старшие Родичевы, следуя примеру Зои, решили тихо исчезнуть, раствориться в дачном посёлке среди старичков и бабушек с детьми, рабочего люда и мелких служащих, домашней прислуги и местных пьяниц, обрести покой между