подобного! – крикнул из другого угла какой-то парень. – Он написал «Оскара».
– А-а, да, – кивнул Синатра, – я видел. Дерьмовый фильм.
– Это странно, – сказал Эллисон, – ведь он еще не вышел.
– А я видел, – повторил Синатра. – Дерьмовый фильм.
Тут над коротышкой Эллисоном всей своей массой навис Брэд Декстер.
– Слушай, парень, вали-ка отсюда по-хорошему.
– Ты что, – прервал его Синатра, – не видишь, я разговариваю с человеком?
Декстер смешался. В мгновение ока изменив тон и тембр голоса, он обратился к Эллисону почти с мольбой:
– Ну что ты меня так мучаешь?
Эпизод становился смехотворным; похоже, Синатра и сам был не вполне серьезен, просто дурачился – от скуки, а то и из-за глубокого уныния; во всяком случае, обменявшись с ним еще несколькими репликами, Харлан Эллисон покинул бильярдную. Однако слух о сцене между Синатрой и Эллисоном уже достиг танцпола, и кто-то ринулся на поиски управляющего клубом. Но его остановили, сказав, что управляющий уже знает, а потому вышел через черный ход, прыгнул в машину и был таков. Идти в бильярдную выпало помощнику управляющего.
– Никого сюда не пускать без пиджака и галстука! – рявкнул ему Синатра.
Помощник закивал и удалился в свой кабинет.
Наутро начался очередной нервный день для пресс-атташе Синатры Джима Махони. У него раскалывалась голова, и он пребывал в страшной тревоге, но не из-за инцидента минувшей ночью – во время конфронтации с Эллисоном Махони сидел с женой за столиком в другом зале и, вероятно, даже не был в курсе разыгравшейся драмы. Она продлилась не более трех минут, и, вполне возможно, Фрэнк Синатра выбросил ее из головы на всю оставшуюся жизнь; при этом Эллисон, как и многие другие до него, наверняка до конца жизни будет помнить о том, что в предрассветный час ему довелось столкнуться с Синатрой.
Оно и к лучшему, что Махони в тот момент отсутствовал; у него нынче и без того голова была полна забот. Его беспокоили простуда Синатры и весьма спорный документальный фильм CBS, который, несмотря на протесты Синатры и его запрет, все-таки покажут по телевизору, не пройдет и двух недель. Газеты в то утро были полны намеков на то, что Синатра может подать в суд, и телефоны Махони трезвонили без передышки; к примеру, сейчас он втолковывал Кэю Гарделле из нью-йоркской Daily News:
– Да, Кэй, они заключили джентльменское соглашение о том, чтобы не задавать некоторых вопросов о частной жизни Фрэнка, и вдруг Кронкайт прямо просит: «Фрэнк, расскажите о тех ваших связях». Ты подумай, что такое, Кэй! Этот вопрос никак нельзя было задавать!
Махони откинулся в кожаном кресле и медленно качал головой. Коренастый человек тридцати семи лет, круглолицый, румяный, с тяжелой челюстью и узкими бесцветными глазами, он мог бы сойти за бандита с большой дороги, если б не дружелюбные, искренние интонации голоса и безукоризненный стиль в одежде. Когда они познакомились, Синатра первым делом отметил, как великолепно сидит на Махони костюм и как сверкают ботинки. Теперь в его просторном кабинете напротив бара стоит электрическая машина для чистки обуви,