служить?
– Нет. Я не из прокуратуры. Я сынок ваш, Илюша Кагалов. – Медленно, с расстановкой, ответил нежданный гость. – Вы с моей мамой, Зинаидой Владимировной Артемьевой, вместе в Университете учились. Потом Вы нас бросили, и мы уехали в Сибирь к её родителям. А неделю назад, когда исполнилось мне тридцать, мама сказала: «Езжай в Москву, посмотри на отца. Может, нуждается в чём, помоги».
– Заходите в квартиру. – Холодно пригласил Арон Моисеевич человека отрекомендовавшегося его сыном. – Проходите на кухню.
Неловко ступая, гость прошёл на кухню. Поставил на стол сумку с банками, закатанными собственноручно, в которых было варенье и консервированные овощи.
– В следующий раз не стучите, звоните. Рядом с дверью, розовый звонок. – Не зная, о чём говорить, сказал Арон Моисеевич и, отводя глаза в сторону, спросил. – У вас паспорт есть?
– А как же. Здесь. Во внутреннем кармане.
Гость похлопал себя по груди.
– Покажите, пожалуйста.
Досадуя на недогадливость гостя, Арон Моисеевич взял в руки паспорт, машинально достал из него фотографию, чтобы она не мешала проверке личности и вдруг вскрикнул:
– Что это?
– Фотография. – Спокойно ответил гость.
– Ясно, что не утюг. На ней кто?
– Вы вместе с мамой на Ленинских горах.
Арон Моисеевич и без подсказок знал, что это он, но боялся, что всё это ему только кажется и от страха перед этой, возвращающейся к нему, давно забытой жизнью, требовал подтверждения, очевидным вещам. Попросту, поддержки.
Он поднёс фотографию близко к глазам и увидел рядом с собой, молодым, ту самую, несмышлёную девочку, которой овладел когда-то в главном здании Университета, в секторе «Г», на пятом этаже, прямо в телефонной будке.
Сразу вспомнилось всё. Словно, не тридцать лет прошло, а три дня. Вернулось то лето, Воробьёвы горы (тогда Ленинские), травянистый пляж реки Москва, купания, обжимания, сладкие поцелуи. Катание на речном трамвайчике и дырявые карманы, в которых не было ни гроша.
«Да. Время, было другое. – Думал он, разглядывая фотографию. – Ходили мы с этой наивной девочкой воровать яблоки в Университетский сад. Затем шалили. Кидались огрызками в прохожих, а сами прятались в кустарнике. Было смешно и страшно. Какое же это было блаженство. И жизнь казалась лёгкой, простой. А главное, понятной на века. А что теперь?».
Неожиданно, для себя самого, Арон Моисеевич грязно выматерил вслух действующего президента, политический курс и все те демократические перемены, которые стали возможны только при новом укладе жизни.
– Правителя ругать нельзя. – Убеждённо сказал гость.
– Кто тебе сказал? Теперь у нас всё можно. Демократия.
– Всякая власть от Бога.
– Ты ещё мне Гитлера в пример приведи. Так ты у нас, значит, верующий? Веришь в Бога, в бессмертие. Конечно, за реформы. А ты видел, что за окном творится? Как сейчас люди живут? Когда твоя мать забеременела, у меня и мысли не возникло