Держать, в повиновении. Для того, чтобы сковать твою волю, твой энергетический потенциал. Чтобы ты до тридцати лет горбился на лесоповале и даже писку не издавал. А вот если бы ты не слушал её, за это время мог бы стать и генералом и банкиром и кем угодно. С деньгами, с девками, с положением в обществе. А кто ты сейчас? Кто ты, на данный момент? Ты жалкий уродец. Человек, без имени и без судьбы. Человек в костюме прошлого века, без средств к существованию. Кому ты нужен такой? Никому. Поэтому, чтобы эти сказки о Боге, милосердии и прочей… Чтобы всего этого в моём доме не звучало! Хочешь жить, как король? Я тебя научу.
Сын сидел, раскрыв рот и растерянно моргал глазами.
– Я тебя ещё раз спрашиваю. Хочешь жить по человечески?
Илья Аронович кивнул.
– Вот. Слушай тогда меня, отца своего. Слушай и мотай на ус. Убивай. Воруй. Спи с жёнами, с дочками, с мамками, с папками. С самим ближним, наконец. И тогда станешь тем, к чьему мнению станут прислушиваться. Потому, что о тебе скажут: человек видел виды и знает что почём.
– Что значит, убивай? Брать нож и идти на улицу, резать?
– Зачем. Вот тебе, к примеру, понравилась моя жена, а силёнок на то, чтобы меня отодвинуть маловато. Что тогда делаешь? Берёшь такое средство (Арон Моисеевич достал из внутреннего кармана пиджака пузырёк с изображением черепа и буквами ЯД) и капаешь две капли сопернику в стакан. Он этот стакан выпивает, и на утро врачи констатируют у него обширный инфаркт. Дорога свободна. Никаких ножей, судов и присяжных. Ты не забывай, сынок, что у нас двадцать первый век на носу и про то, что наука на службе у человека.
У Кагалова младшего от всего услышанного даже хмель из головы выветрился. Когда все заснули, он лежал с открытыми глазами и обдумывал то, что говорил отец. В конце концов, разволновался до того, что не в состоянии был даже лежать, встал и пошёл курить на кухню.
Под утро, в коротенькой ночной рубашке, на кухню заявилась Анжела.
– У мужа в горле пересохло. Просит холодненькой водички. – Объяснила она своё появление. – А тебе, если не спится на новом месте, могу снотворное предложить.
– Я слишком уродлив? – Спросил, неожиданно для себя самого, Илья.
Анжела подошла к нему, поцеловала его в губы, и шёпотом сказала:
– Ты самый красивый из всех мужчин, которых я знала.
Утром, проснувшись в десять часов, Арон Моисеевич почувствовал себя очень плохо. Его тошнило, голова кружилась, руки и ноги онемели, не слушались.
– Плохо мне, сынок, вызови неотложку. – Сказал он Илье Ароновичу, стоящему у кровати в модном, дорогом костюме.
– Нет, батя, подыхай. Умей проигрывать. – Неожиданно циничным тоном ответил ему сын.
– Что? Что, ты сказал? Откуда у тебя этот костюм?
– Купил в том магазине, в который ты водил.
– На что ты мог его купить?
– На твои гроши.
– Я тебе денег не давал.
– Пришлось взять самому.
– Зачем,