помехи. Они были единственной причиной, почему Ванька ещё не уснул.
Его отец любил рыбалку. По этому поводу каждое воскресенье – единственный выходной, между прочим – Ваньке приходилось вставать, как только короткая стрелка достигала пяти, а летом и того раньше. Вчера парню пришлось засидеться с расчёткой – через несколько дней предстояло её сдать, и возможности завалить не было.
Из-за этого Ванька едва смог подняться с кровати – после двухчасового сна хотелось послать всех, в том числе и отца. Он же полдороги бухтел, что ехать больше нет никакого смысла – они опоздали на целых полтора часа. Ваньке было нечего ответить, и вскоре отец замолчал.
Когда он в очередной раз начал проваливаться в сон, «Нива» резко затормозила. На едва вменяемый взгляд отец объявил:
– Перекур.
Шею обожгла волна холода, следом хлопнула дверь.
Отец имел ещё две страсти – свою ласточку и табак. Но предпочитал их не смешивать.
Медленно передвигая ногами, Ванька вылез из машины, чтобы хоть как-то прояснить мысли. Осенняя прохлада обдала уши и лицо, поползла за ворот свитера. Он поёжился, застёгивая куртку до самого носа.
Порядка сорока минут они ехали вдоль водоёмов, сменяющих друг друга. Отец искал определённое, любимое место, куда он ездил с сыном не единожды. Но вряд ли даже прикормленное место могло спасти сегодняшнюю рыбалку: вода была совсем неспокойна, шла рябью, и поднявшийся ветер прижимал к ней осоку.
Они простояли там, подставляясь ледяному ветру пару минут, прежде чем до Ваньки донеслось строгое:
– Поехали отсюда, – скомандовал отец, бросая сигарету и притаптывая её сапогом. – Ничего толкового всё равно не выйдет.
Ваньку долго упрашивать не пришлось: к машине он почти побежал, путаясь ногами в засохшей траве. И уже открыл дверь, чтобы нырнуть в тепло, но, повинуясь жесту отца, замер.
– Слышишь?
Ничего, кроме зазываний ветра, он не слышал. Да и не хотел, впрочем, слышать что-то, что могло отделить его от уезда отсюда. По одну сторону была вода, по другую – бескрайнее поле. На десятки километров вокруг не могло оказаться ни души.
Или могло?..
На этот раз Ванька действительно расслышал плач. Тоненький, девичий, так легко затерявшийся в песне ветра. Он шёл из ближайших зарослей осоки у воды, которые порывами прижимались к воде. Переглянувшись, Ванька с отцом двинулись к источнику звука.
На берегу, свесив ноги в ледяную воду, сидела девушка. По чёрным волосам текла вода, а некогда белое платье было облеплено тиной и водорослями. Незнакомка плакала, прикрывая лицо ладонями, настолько бледными, что те казались прозрачными.
– Девонька, что же ты здесь делаешь? Совсем одна!
Она обернулась, только заметив их. Стёрла с щеки слёзы вместе с землёй ладонью и подскочила так резво, будто не морозила ноги всё это время.
– Откуда ты?
– С Кирилловки я, – ответила она, пряча глаза и шмыгая носом. – Пара километров отсюда. В город я ехала, на свадьбу. Замуж я выхожу.
– А жених-то где?
– Там ждёт. Я должна была приехать ещё…Сколько сейчас?
– Почти восемь, – впервые вступил в разговор Ванька и сразу же пожалел: девчонка зарыдала пуще прежнего.
– На чём ты ехала?
– На машине… вместе со свёкром… будущим…
– Эй, без истерик! Свёкор куда делся?
Не переставая рыдать, она указала куда-то на воду. Похоже, от переохлаждения уже начинался бред. Не удивительно: сколько же часов она промёрзла в осенней воде?
– Может тебе помочь чем? Подкинуть в твою Кирилловку? Ты только не плачь.
– Лучше в город. Меня Матвей ждет, – провыла девушка, лишь на мгновение прерывая рыдания.
– В город, так в город. Чего встал как истукан? Не видишь, у девушки уже зуб на зуб не попадает! Снимай куртку.
Ванька уставился на отца удивлённым взглядом, но куртку отдал. То есть, рыбалка отменяется?
– Садись в машину, отвезём, куда скажешь. Как зовут тебя, девонька?
– Тоня… Антонина.
Прежде чем сесть в машину, Тоня на мгновение обернулась в сторону озера. Её глаза побелели и зажглись светом, но почти сразу же потухли. Ванька решил, что ему почудилось – все-таки нужно восстанавливать режим сна, а то уже всякая нечисть мерещится.
Глава 1
Стакан, ворон и еловые ветви
Сухая отцовская рука пробудила Дашу от сна, ради которого незачем было закрывать глаза: картины и так бежали одна за другой, будто кто-то непрерывно менял плёнку. Она подняла на него голову, потирая собственные ладони, замёрзшие от гуляющего по дому сквозняка. Октябрь теплом совсем не радовал.
– Можешь передохнуть. Я с ней посижу.
Взгляд упал на гроб, возвышающийся громадной тенью, будучи почти неразличимым в сумраке комнаты. Потом сразу мячиком отскочил на стену, где, сколько