давно уже ничем не делилась с матерью. У них были прохладные отношения: сначала дочь поступила не туда, потом уехала в другой город, потом и вовсе от рук отбилась – так она говорила, когда аргументы заканчивались. Но рассказать о том, что случилось за пару минут до вестей о бабушкиной смерти, отчаянно хотелось. Слова скоблили в горле, доставляя едва ощутимую боль. Но когда Даша уже открыла рот, чтобы, наконец, избавиться от них, на крыльцо вышел отец:
– Пора, – тяжело вздохнул он, и вся семья последовала в дом.
Сладковатый запах еловых веток заполнил двор. Вчера семья Лопухиных набрала три огромных мешка. Они нашлись в сарае, пыльные и дырявые, будто их не использовали десятки лет, оставленные в самом грязном углу, между сломанной лопатой и великом, на котором Даша каталась ещё совсем мелкой. Два вспомогательных колеса погнулись еще в первую неделю, и пришлось учиться кататься на двухколесном: остальные не доставали до земли. Розовая краска выцвела, но наклейка с рыжей феей так и осталась на своём месте, пройдя и грязь, и дожди, и даже местное озеро, которое уже сам велосипед не пережил.
Даша наткнулась на него в поисках тех самых мешков. А когда увидела его ржавый руль, замерла, рассматривая, как достояние искусства на какой-нибудь выставке, на какие их часто таскали в школе по воскресеньям. Даша простояла там до тех пор, пока отец не окликнул, поторапливая. Очередной кусок киноленты в её сознании оборвался.
Гроб несли отец, дядя Фома и сосед по имени Витька, своим видом никогда не внушающий Даше доверия. Всегда обросший, с жёлтыми зубами и амбре, из-за которого невозможно находиться рядом, не имея такого же. Он бывал либо выпившим, либо с похмелья, но сегодня Даша не почувствовала ни капли перегара в воздухе: Витька даже где-то отрыл пиджак, наверное, ещё времен выпускного, и натянул на майку-алкоголичку, которую не снимал, сколько Даша себя помнила. Он нёс в зубах две гвоздики, и на лице читалась неподдельная скорбь.
– Мои соболезнования. Она была хорошим человеком. Всем нам будет её не хватать, – говорил Витька, будто цитировал книгу под названием «Что сказать человеку, у которого умерла мать».
Плохую книгу, просто ужасную. Её наверняка написал человек, ничего не смыслящий в утешении.
Следом Даша и мама разбрасывали еловые ветки. Никто из них не знал зачем, но в бабушкиной книге было чётко расписано, как именно её похоронить. Но и спорить не хотели: по сути, последняя воля умершего была неприкосновенна.
Зелёный путь выстроился от самого порога до кладбища, где уже ждал местный священник, отец Пётр. Про отпевание в инструкции не оказалось ни слова, но мать проявила инициативу.
– Хуже не будет, – говорила она, вздыхая, – Зинаида Григорьевна жила неспокойно и умерла тоже. Пусть хоть там она обретёт вечный покой.
Никто ей не возразил.
Дядя Фома появился только утром, за час до церемонии отпевания. Отец сделал вид, что не заметил его появления, и даже ни разу на него не взглянул. Даша всегда замечала между ними напряжение: отец явно недолюбливал