вычтет из моей мизерной зарплаты… Как жить будем?
Но я каждый день поливала и вот теперь, через столько лет, увидела знакомые ягоды, и ни одна «свинья» не съела, видимо, лень через куст густой пролезть. А я залезла, проникла сквозь чапыжник к своему детству, сижу и улыбаюсь, вспоминаю тех, кто нянькался со мной и был добр ко мне, безотцовщине. Держу на ладони драгоценную ягоду.
Прожив в лесу у свинарника чуть ли не два года, мама выпросила у начальства другую, такую же счетоводческую избу, но возле центральной усадьбы, где была школа и магазин. Ферма, то есть телятник, и наша изба находились в полях. Совхоз занимался откормом телят. В основном на ферме были бычки, их маленькими закупали в ближайших колхозах, а потом, откормив до четырёхсот и более килограммов, сдавали на мясо. Нам разрешили переехать, потому что вскоре свинарник закрыли. Дядя Ваня с тётей Анной стали работать в Лондужке, «на бригаде». А мы сторожили телят. Тоже дело непростое. В то время на фермах не было электричества, в среднем проходе на поддерживающие столбы вешали фонарь «летучая мышь». Телят привязывали цепью к кормушкам. Воду вёдрами телятницы носили с реки в водогрейку[8], поили тоже из вёдер. Быки часто путались в цепях, бывало, до летального исхода. Каждую ночь большие быки срывались с цепей, и начинался во дворе шум и гам. Как привязать взбесившегося быка? Да никак. Представьте: подслеповатая темень, два-три бегающих быка, каждый под триста – четыреста кило, и шестилетняя девочка с метёлкой в ручонках. Мама гонит бычка с другого конца фермы, а я стою посерёдке коридора. Бык летит, мотая огромной рогатой головой, а я ору и машу веничком, чтобы увидел меня и не затоптал насмерть. Заметив меня, бык тормозит, навозная жижа с земляного пола летит, окатывая с ног до головы. Помогали маме мы поочерёдно с братом – конечно, мама будила чаще его, ведь он старше меня на шесть лет.
Вот интересно, в прежних людях была житейская живинка. Что за живинка такая, житейская? А така живинка, что на ровном месте, где ни двора, ни кола, а заводили сразу животное, да хоть котёнка брали на разживу…[9] Вот и моя мама была такой. Приехали в деревню жить, нам соседи котёнка предложили. Мы-то с братом сразу были согласны, а мама нас спросила:
– Будете от своих чашек коту молоко отливать?
– Будем, будем! – закричали мы, особенно азартно кричала я.
Принесли в свою мизерную избушку котёнка, ещё не зная, как сами разместимся в этой баньке: четыре на три метра. Да, вот в такой мизерной домушке стояла маленькая русская печка, а зимой ставили на лавочку к печи ещё и железную печку и в морозы на ночь подтапливали. Против русской печи стояла кровать-полуторка. Между ними был узенький проход. Чтобы растопить «русскую» печь, приходилось встать на колено, так низко находилось устье печи. В миниатюрной кухне было две лавки, выше на стене висел покрашенный масляной краской посылочный ящик, этот «кухонный гарнитур» с дверкой на петельках запомнился мне на всю жизнь. В нём была средняя полочка, и он служил нам для чайной посуды.