помещении с высокими потолками и расходящимися коридорами. Я живу во втором Проходе, где женщины по большей части приятные. Не Сумасшедший дом хотя бы. А четвертый Проход как раз и есть Сумасшедший дом.
И вдруг, непонятно как, я больше не живу во втором Проходе, не сижу в рабочем помещении, не хожу ни в Книжный клуб, ни в Производственную, а, как свободная женщина, еду на пассажирском сиденье еще пахнущей автосалоном машины сестры. Я все дышу и дышу – господи, какое облегчение. Но в этом облегчении появляется странная, болезненная нотка тоски, когда я смотрю на неровное поле и здание тюрьмы над ним, понимая, что больше никогда не буду сидеть в рабочем помещении и слушать, как Бритти по новой начинает игру «Когда выйду, я первым делом…».
– Пастор Рик просит тебе передать, что молился за твое спасение, – сообщает Вики, глядя в зеркало заднего вида и проверяя, в порядке ли макияж, и тогда я понимаю, как плохо, видимо, выгляжу – ведь я двадцать два месяца как махнула на себя рукой. Наверное, поэтому она и смотрит в зеркало. – Пастор Рик все еще считает тебя частью паствы, Вайолет, невзирая на очевидные вещи. Он просит напомнить тебе, что, независимо от того, кто тебя покинул, Иисус тебя не оставит.
– Ты опять ходишь в церковь?
– Мне пришлось. Я была нужна маме. И рада, что вернулась туда.
– Не могла бы ты передать сообщение пастору Рику? От меня?
Рот Вики чуть кривится, что бывает, когда она насторожена, то есть почти всегда.
– Какое сообщение?
– Пусть пастор Рик засунет Иисуса прямо себе в задницу, ладно? Не наполовину. Целиком. Пусть этот похотливый старикашка засунет его в свою ханжескую задницу.
Вики, не удостоив меня ответом, лишь крепче сжимает руль. Кольца смотрятся великолепно – сияющее обручальное и россыпь бриллиантов размером с кулак младенца.
– Вики, останови машину.
Она тормозит, прижимается к обочине.
– Спасибо.
– Не за что.
Это она выполняет предсмертное обещание, ничего больше. Мама писала мне каждый день, пока не умерла, а Вики не написала ни разу.
– Смотри не уезжай, – прошу я.
– Давай быстрее.
Я выхожу из машины и обвожу взглядом поле в поисках лугового жаворонка, хотя даже не знаю, какие они, эти луговые жаворонки. Соцработник сказал, что птица появлялась здесь прошлой весной. Я разглядываю поле, а оно, как я уже говорила, огромное, и тюрьма резко портит весь вид. Я сбрасываю обувь, стягиваю носки – придорожный песок мягкий на ощупь. И трава – о боже. Я уже и забыла, как это приятно. Она еще не зеленая, а по-зимнему желтая, переходящая в лаймовый цвет, но видно, что ее уже не остановить. Видно, что она хочет жить. Если луговой жаворонок появится, думаю, я его узнаю. Или он меня.
– Что ты там делаешь? – кричит из машины сестра. – Вайолет, у меня времени в обрез, Билли ждет, у нас на три часа назначено в магазине плитки.
– К черту, Вики. К черту твою плитку.
– Попридержи язык!
– В нашей дерьмовой библиотеке закончились