Акимова донос вышел, о том, что Савка Копеев, находясь в отпуску, в избе своей поносил всяческими непотребными словами его императорское величество с царицею вместе, а жена Копеева, Анисья подтвердить это может.
– Ну и что ты на это скажешь любезный? – вновь почти ласково обратился к скулящему каптенармусу Андрей Иванович. – Что же это, по-твоему, наговор на тебя что ли?
– Наговор это, наговор, – захрипел Копеев. – Это Ванька Акимов всё придумал, он давно вокруг моей Анисьи ходит, будто петух вокруг курочки. Вот и сговорились они. Видит бог, что сговорились. Погубить они меня хотят.
– Да что же ты бормочешь, идол эдакий! – выскочила вдруг из темного угла рассерженная женщина. – Как же у тебя язык на такое повернулся? Не ты ли кричал, что Государь наш Петр Алексеевич вино ковшами пьет и жену свою по голове кулаком бьет, как ты меня третьего дня бивал? Не ты ли?
– Уберите бабу! – рявкнул Ушаков и стоявший рядом солдат резво оттащил ругающуюся женщину обратно в темный угол.
Генерал вновь обошел вокруг дыбы, выхватил из ножен шпагу и, приподняв её острием, подбородок каптенармуса промолвил на этот раз весьма сурово.
– Опять отпираться будешь, сучий потрох? Опять будешь говорить, что невиновен? А ну Чернышев, чего спишь?
Вновь засвистел кнут над уже окровавленной рубахой подследственного. Засвистел, рассекая хилую плоть несчастного болтуна.
– Наговор это! – орал благим матом Копеев. – Сговорились они! Анисья с Ванькой давно шашни крутят! Как я в поход с полком, а он к ней под подол, и сговорились потому! А я за Государя нашего жизнь готов положить! Раненый я был за него в боях и всегда верой и правдой служил. Мне в Ливонии ногу в двух местах прострелили! Наговор это! Наговор! Пощадите меня братцы! За раны мои глубокие пощадите!
На этот раз Еремей бил мужика до тех пор, пока тот, впав в беспамятство, не замолчал. Потом на Копеева было вылито три ведра холодной воды, и Ушаков опять же ласково спросил страдальца, в чуть приоткрывшиеся глаза.
– Ну, что Савелий признаешь, что на Государя хулу творил или как? Давай уж признавайся, а то жалко мне тебя.
– Наговор, – чуть слышно прохрипел каптенармус. – Ванька всё это. Он сукин сын глаз на Анисью положил и воду мутит. Я как в поход, а он уж в избу мою ужиком вползает. Ванька всё это!
– А может вправду наговор? – развел руками Андрей Иванович. – Давай-ка Чернышев, мы с тобой Ивана Акимова поспрошаем. Он-то чего нам скажет? Доносчику всегда ведь кнут припасен. Чем черт не шутит, а вдруг и вправду наговор? Может, мы с тобой безвинного человека пытаем? А?
Еремей на вопрос начальника ничего не ответил. Не в его характере было время на ответы терять да дела розыскные на потом откладывать. Он быстро снял стонущего Копеева с дыбы, положил его на солому и, вытащив из угла упирающегося Акимова, в два счета подвесил того, куда требовалось. Умело подвесил.
Иван разговорился без кнута. Он сразу же заревел в голос и сквозь частые всхлипывания стал повторять донос на