вышел из палатки. Ольг сидел у костра. Сейчас была его чреда внутреннего охранения. Он, видимо, только сменился с поста у реки. И сидел, закутавшись в плащ.
– А ты мужаешь, – улыбнулся я, опускаясь рядом с ним на бревно.
– Почему ты говоришь так, словно я – отрок? – вскинул на меня глаза Ольг.
– Мне понравилась сегодня твердость твоего взгляда и голоса. Глядишь, и за меч возьмешься, чтобы защитить христиан…
– А-а-а, вот ты к чему… Я защищал не христиан, а истину, – вновь опустил голову Ольг.
– Пойми, брат, – я обнял его за плечо, – мы должны быть очень осторожны. Мы здесь не просто ратники!.. Вспомни, сколько наши отцы и деды воевали с готфами. Сколько росичей погибло! И сейчас, когда установился мир и наши народы обменялись дружинами, мы – не Алекса, Ольг, Горемысл, Волгус, Радослав, Ратислав или еще кто-то из наших. Мы здесь – мир и союзничество между готфами и славянами. И нужно быть очень внимательными, чтобы со своими законами не влезть в законы готфов. Ты только представь, если по нашей вине снова вспыхнет война между нами. У нас войн итак хватает. И дикие лесные племена – с заката солнца, и северные дикари, и с Понта – римляне… И унгры, и всякие кочевники, и… Тебе не надо перечислять… А так наша маленькая дружина миром и своей службой Унгериху сдерживает целый народ, да еще их союзников, только и мечтающих пограбить славянские земли.
– Да… – Ольг удивленно смотрел на меня, – я как-то и не думал об этом.
Я оглянулся: нет ли кого лишнего рядом, и продолжал почти шепотом:
– Ольг, как воин ты молод. Но есть нечто, в чем ты разбираешься лучше меня. Растолкуй ты мне, почему эти христиане чуть ли не с радостью шли сегодня на смерть? Как будто шли на давно решенную в их пользу победную битву! Почему королева-вдова целовала останки убийц ее мужа? Ведь это ни жалостью, ни благородством не объяснишь…
– Мне трудно ответить тебе… Я знаю только то, о чем говорят в окружении королевы.
– И о чем же?..
– Возможно, это только женские домысли, пересуды… А твое любопытство – не мужская черта, – он поднял на меня свои большие голубые глаза. В них опять, отражая всполохи костра, зажглась уже знакомая мне твердость.
– Так-то ты разговариваешь со своим князем? – полушутливо-полурассерженно повысил я голос.
– Но ты же сам в начале разговора назвал меня братом! – не отрываясь, смотрел на меня Ольг.
– Ладно, – я опять положил ему руку на плечо, – понимаешь, не лезть со своими законами к готфам – это одно. И это одно не воспрещает другое: знать их законы, знать их жизнь, до подробностей. Хотя бы для того, чтобы по незнанию не влезть в их закон. Что-то плетет против нас Гердерих. Ты видел его взгляд сегодня?
– Конечно. Уж лучше б на поединок вызвал.
– Вот этого тоже нельзя допускать. Он – самый приближенный к конунгу, то есть к королю… Ну, что ты ответишь на мои вопросы?
– Хорошо. Слушай… Я попробую. Многие говорят, что бывший король был отравлен. Знает это и королева-вдова.