как их, мо… мо…
– Нет, князь, не за ними, – улыбнулся в ответ Ольг и поклонился мне.
«Хороший дружинник, – думал я, сидя у костра. – Умный, ловкий воин. Честный, преданный. Таких бы побольше… А не предает ли он веру предков? Ведь от такого предательства и до измены недалеко. И с этой Уирко встречается… Нет. Веру предков своего рода он не предает. Я помню его деда, знаю отца – настоящие славяне. И сам Ольг для общего дела нашего служит безукоризненно. А как он кинулся на выручку мне в схватке с волчицей! И законы христианские похожи на наши, славянские. Тогда какая же разница, какому Богу он служит!»
Недалеко от костра между палатками прохаживался сменщик Ольга. Я кивнул ему:
– Иди к огню поближе. Во внутренней охране можно и посидеть.
А сам побрел к своей палатке, бросился там на войлок в надежде заснуть. Но мысли вернулись к Ольгу: «И взгляд его похож на взгляды Гаафы, Дуклиды, Аллы, их служанок, воинов, участвующих в погребении и христиан-колодников, и, самое главное, – старика». Я не видел такого взгляда у наших дружинников. А ведь все несли свою службу намного лучше готфов…
Створки палатки были распахнуты. И я увидел светлеющий сквозь звезды небосвод. Там должны быть души моих предков… Но если они не были христианами, то для них закрыто Царствие Небесное… Возможно, на небе – тоже много всяких царствий, королевств, княжеств, империй. А предки мои были мужественные, честные славянские воины, и где-то, хочется надеяться, они сейчас в хорошем месте, с медом и мясом…
Солнце стояло уже высоко. Волгус перед моей палаткой отдавал распоряжения десятникам. Увидев меня, выскочившего наружу, он улыбнулся:
– Не гневайся, Алекса, ты вчера устал, и я решил не будить тебя. Взял вот смелость распределить дружинников по пути следования короля Унгериха в замок Гердериха.
– Благодарю, брат, – улыбнулся в ответ и я, расстегивая рубаху и доспех, подставил руки, лицо, шею под струю воды из кувшина, в самое время поднесенного расторопным отроком.
– А где Ольг? – фыркая от свежести воды, спросил я.
– В своей палатке отдыхает. Он всю ночь охранял. Сначала на берегу – весь лагерь, потом у костра – наши палатки. Потом опять на берегу юную служанку королевы…
Волгус и десятники дружно засмеялись.
– Если третья чреда мешает двум другим, может быть, – начал было я…
– Его третья чреда, словно мед, веселит и взбадривает. Ему после нее – хоть в сечу! – обведя всех веселым взглядом, сказал Радомир. И десятники, а с ними и я, и Волгус захохотали.
– А что ж, он – в палатке? – я все еще не отошел от веселья.
– Придумывает, что в следующий раз спеть своей Уирко, бубнит что-то, – ответил Волгус, вызвав новую волну смеха.
– Ну-ну, – сдвинул я брови, – поменьше разговоров о них обоих, имя девушки вслух тоже не называйте… Ладно, мы знаем. А если узнает Гердерих или еще кто-нибудь?!
– Да будет так! – отчеканил Волгус, и все десятники разошлись распорядиться о сборе к отъезду.
В это время к моей палатке подскакал телохранитель