так и валялся бесформенной грудой на полу спальни. Карманы наверняка обшарили, но их содержимое меня все равно не интересовало. С трудом отцепив одеревенелыми пальцами орден Львиной головы, я победно сжал его в кулаке и криво ухмыльнулся. До чего эта вещь была бесполезна, и до чего радостен был факт обладания ею! Я словно бы держал в руке свою прошлую успешную и безопасную жизнь. Ощущая себя сентиментальным болваном, я спрятал безделушку в карман и спустился вниз, по счастью, не встретив никого из жильцов. Вышел так же, как и вошел – через черный ход. Узкий проулок оставался столь же пустынным, снова повезло!
Между тем, тучи в темнеющем небе стремительно густели, клубясь подобно облакам дыма над страшным пожарищем, и я вдруг ощутил непомерную тяжесть, словно бы в один миг легшую мне на плечи. Схватка с домоправительницей полностью измотала меня, кроме того, я понятия не имел, что делать дальше и куда идти. Я был изгоем, убийцей с руками, обагренными кровью невинной (с точки зрения вампирского закона) старушки. Меня начинал донимать голод, и я не представлял, где могу утолить его и найти крышу над головой. Единственным вариантом оставалось податься в гетто, населенное людьми, смешаться там с толпой и выспаться в каком-нибудь укромном уголке подобно бездомному бродяге. Но до человечьих трущоб путь был не близок, а пользоваться услугами общественного транспорта я больше не хотел. Слишком уж велик риск, вампиров стоило обходить стороной. А сделать это будет ох как непросто, ибо густели сумерки, наступало время активности Ночного народа, а я даже не мог видеть в темноте так же хорошо, как они. В случае очередного столкновения со службистами у меня уже вряд ли получится оторваться.
Следуя темными закоулками и аллеями, в коих густыми клубами копился мрак, через некоторое время я вышел к каналу, в бетонном ложе которого призрачно шелестели густые смолисто-черные воды реки. Здесь, между влажными, замшелыми массивами старых складов попадались человеческие лачуги, сколоченные из какого-то хлама и гнилых досок, принесенных течением. Я хотел было попросить помощи у местных обитателей, но эти изможденные, обескровленные существа, укутанные в грязное тряпье с намалеванными на груди белыми крестами, выглядели так, будто и сами готовы были вот-вот упасть в голодный обморок. Никогда раньше я не задумывался о том, как вообще они выживают и сводят концы с концами в Кроненбурге. Человеческий быт интересовал меня не больше, чем суматошная возня муравьиной кучи. Наблюдая сейчас за новообретенными собратьями, вылавливающими из реки мусор своими тонкими, покрытыми коростой руками, созерцая впалые лица их детей, я все сильнее испытывал стыд за себя прежнего. Я был частью системы, безжалостно перемалывающей жизни дышащих, мыслящих существ, и потому снова и снова задавал себе мучительный вопрос – действительно ли я желал возвратиться к былому своему состоянию?..
Ночь окончательно вступила в свои права. Кое-где в свайных постройках над рекой затеплились окна, зажглись, заплясали