две минуты назад с дотошностью учителя он завалил меня цифрами своей лагерной арифметики уничтожений, ясно дав понять, что головную боль у него вызывал лишь тот факт, что цифры реальные не совпадали с требуемыми. Теперь же, спустя несколько мгновений, эти «цифры» стали «несчастными» людьми, которых кто-то иной смел грабить. Мне вдруг подумалось, что комендант на кой-то черт так нелепо и бессознательно пытался оправдаться – кругом полно других, поступающих бесчестно по отношению к «несчастным». Он же повелевал исключительно цифрами.
– Ко всему прочему, – продолжал Хёсс, – многие были избиты так, что не могли сразу же приступить к работе. Но и давать им простаивать не было возможности. Продолжалась стройка, лагерь расширялся, ну мы их и гнали фактически с платформы на стройплощадки. В конце концов, им же крышу над головой и строили. В итоге в первый месяц половины не стало, во второй – еще процентов двадцать от оставшихся. А тех, кто пережил, пришлось позже уничтожить, потому как стали совершенно нетрудоспособны. А когда мы уже и забыли о тех партиях, Эйхман сообщает, что словацкое правительство под давлением Запада вдруг возжелало прислать свою делегацию, чтобы убедиться, что с их драгоценными евреями обращаются достойно…
Я кивнул, но, откровенно говоря, не вслушивался, так как уже знал эту историю. Хёсс заметил это и вернулся к прежней теме:
– Еще нужны лагерные проблемы? Изволь!
И он снова ткнул в карту, на сей раз в район сортировочных бараков, мимо которых мы сегодня проехали не останавливаясь. С лагерштрассе[20], по которой мы двигались, я разглядел всего три, их же, судя по схеме, было гораздо больше.
– Сортировочные бараки? – с некоторым удивлением уточнил я.
Хёсс кивнул. Заложив руки за спину, он начал ходить по комнате, старательно придерживаясь намеченной ровной линии.
– Ты даже представить себе не можешь, как много после них остается вещей. Горы. – Резко остановившись, он посмотрел в окно, будто рассчитывал увидеть эти горы там, и вновь двинулся. – Все, естественно, считают, что пожитки, которые остаются после транспортов, – это благо для рейха. Оно, конечно, на бумаге все выглядит замечательно: «Собрано… подсчитано… выгрузили… отправили… осталось…» На деле же – еще одна большая головная боль. Когда идет очередная масштабная акция, багаж с рампы приходится сгружать попросту между бараками, так как под крышей нет ни дюйма свободного места. Идут дожди, все покрывается плесенью и становится бесполезным, но лагерь все равно обязан рассортировать, задокументировать и отправить эту гниль, иначе обвинят в растрате. Во время пауз нам удается навести какое-то подобие благообразия, но, понимаешь, это не просто сортировка: раскидать женское направо, мужское налево, зимнее туда, летнее сюда. Приходится еще и тщательно обследовать каждую тряпку и даже обувь. Евреи – мастера прятать в подошве драгоценности и банкноты. А потом еще нужно рассортировать, что пойдет в другие лагеря для заключенных,