и до середины сентября уже дважды в сутки спал часа по четыре, и спал по-настоящему.
В то время как Ленгдон начал осторожно подниматься из ущелья, Тэр был занят по горло. Он поймал того гофера, которого откапывал, и слопал одним духом этого толстого, почтенного вида патриарха. А теперь с увлечением заканчивал свою трапезу случайно попавшейся толстой белой гусеницей и несколькими кислыми муравьями. Он вылавливал их под камнями. В поисках этого лакомства Тэр орудовал правой лапой, переворачивая ею огромные глыбы. Девяносто девять медведей из ста, а то и все сто девяносто девять из двухсот – левши. Тэр же все делал правой лапой! Это давало ему большое преимущество в драках, так легче было ловить рыбу, да и раздирать мясо тоже было сподручней. Дело в том, что правая передняя лапа у гризли намного длиннее левой. Она настолько длиннее, что если бы гризли вдруг лишился своего шестого чувства – чувства ориентации, то ходил бы, как привязанный, по кругу.
Продолжая свои поиски, Тэр двигался в сторону ущелья. Огромная голова была низко опущена. На близком расстоянии его зрение по своей остроте могло поспорить с микроскопом. А обоняние было настолько тонким, что ему ничего не стоило поймать красного горного муравья даже с закрытыми глазами. Тэр выбирал гладкие, плоские камни. Его огромная правая лапа с длинными когтями действовала столь же совершенно, как и рука человека. Приподнимет ею камень, потянет раза два носом, лизнет горячим плоским языком – и пошел к следующему. Он относился к своему делу чрезвычайно серьезно, как слон, ищущий земляные орехи в стоге сена, и не видел в своих действиях ничего смешного. Ведь не для смеха же, на самом деле, выдумывала все это сама природа. Уж она-то знала, что делала!
Временем своим Тэр располагал более или менее свободно и за лето, действуя по своей системе, добывал добрую сотню тысяч кислых муравьев, сладких гусениц и разных сочных насекомых, не говоря уж о целых полчищах гоферов и маленьких горных кроликов. Вся эта мелюзга помогала ему нагулять впрок необходимые запасы жира, за счет которых он жил во время долгой зимней спячки. Вот поэтому-то природа и превратила его зеленовато-карие глазки в пару микроскопов, безошибочных на расстоянии нескольких футов и почти бесполезных на расстоянии в тысячу ярдов.
Только он собрался перевернуть новый камень, как вдруг замер на месте и целую минуту простоял, почти не шелохнувшись. Потом голова его медленно наклонилась к самой земле. Чуть внятный, необычайно привлекательный запах доносился до него. Запах был до того слаб, что Тэр боялся шевельнуться – как бы не потерять его направление. Так и стоял, пока не убедился, что не ошибается. Поводя носом и принюхиваясь, он спустился на два ярда ниже. Запах усилился. Еще два ярда – и запах привел его к каменной глыбе. Она была огромна и весила фунтов двести. Но правая лапа Тэра отшвырнула ее, словно мелкую гальку. Сейчас же из-под нее раздалось яростное, протестующее верещание, и маленький полосатый горный бурундук метнулся оттуда. Он угодил прямо под левую лапу Тэра, которая обрушилась