прозу, хотя бы страницу ее, и напиться тем самым так, что даже не хочется курить – вообще.
Миновали лавочку, где парень избивал девушку нежными поцелуями и объятиями, вскоре вышли из кареты, напоминающей собой женщину Анна Каренина и поезд, дарящий ей розу – ее голову, пошли к Маяковскому домой, вымыли руки и час чистили картофель, никуда не торопясь, чтобы пожарить ее вместе с советской тушенкой, подобного образца, и пока она жарилась и мешалась при помощи руки Тэффи, Маяковский писал:
Кулак,
вздымаемый с востока,
Не освещает
небеса,
Из
бычьего
даруя
рога
Влюбленной
девушки
глаза.
Тела
умерших
проституток
От
пункта
в космосе —
оргазм.
И рот
не знает
больше шуток,
Помимо —
«ЗИЛ»,
«Урал»,
«КамАЗ».
Они
из губ
протяжно едут,
Как сигареты
«Bond» и «West».
Давайте
выпьем
за победу
Квартиру,
лестницу,
подъезд.
Их
порождающее
лето,
Кусок
которого —
весна.
Бычок,
не ставший сигаретой,
В два раза больше,
чем она.
Дописав, он встал у окна и прочел. Гости, которые были такими же хозяевами, как и он, выслушали и сказали устами Тэффи:
– Маяковский, что за философия на мелких местах? Когда ты им был – Платоном или Аристотелем?
– А вот представьте себе – им стал.
– Ну браво тогда, – пожал ему руку Блок, а Есенин позвал всех завтракать, обедать и ужинать в едином лице.
Действительно, картофель дымился, как Парфенон, и созывал всех, кто был рядом, тушить себя ртами, наполненными сочными поцелуями, не отличающимися от звезд, состоящих полностью из воды.
15
Ели, жуя лаваш, в который завернули кинзу, чанах и предсмертные мысли Бродского, не умершего, конечно же, но родившего подобные мысли. Запивали светом из люстры и вином, разбавленным водой, хоть чуть-чуть. Лавировали между небом и небом и были безмерно счастливы этим.
– Все умерли потому, что для этого нет ни одной причины, – нацепила картофелину на вилку Тэффи. – И мы живы потому, что поняли это.
– Поняли – поняли, еще как, – включил электрический чайник Есенин.
Он через несколько минут налил в стаканы кипяток, добавил сахар и кинул пакетики с надписью «Есенин».
– У моего дома продают такой чай, – улыбнулся виновато он и сделал глоток воздуха, опьянев от него в хлам.
– Попробуем, – промычал Маяковский и стал обдумывать новый стих, не придумав притом ничего.
Картофель таял во ртах, как куски арматуры и бетона, исчезал, уходил, громко хлопая дверью и напоследок бросал:
– Я